Крайние звуки этого построения, образующие условную малую нону, начинают альтерироваться и двигаются в противоположную сторону. Тогда, как это бывает с водой, закипающей от разности потенциалов между катодом и анодом, закипает само время:
НbЕС#
Горе тем, кто не успел укрыться за воротами, просветиться ауросканером на посту и залезть в какую-нибудь нору как червь, имеющий инстинкт двигаться только вперёд; горе им, они лежат сейчас на берегу реки серыми грудами, превращённые в заветренное и мумиозное мясо, остановившиеся во времени, застывшие навсегда страшными фигурами небытия. Назавтра придут шагающие экскаваторы и раздавят эти груды, словно они сделаны из стекла, а ветер унесёт их прах, мельчайшую пыль, в которую превращается, в конце концов, всё в этом мире.
Потеря одного такого по имени Игорёк, невосполнима. Он один среди всего ареала умел варить крыс так, будто это был крольчатина, из горсти муки и ложки сахара мог сделать воздушный торт, замешкался, поварёнок, заплутал по берегу. Больше всех его жалеет высокий блондин, заросший рыжеватой турецкой бородой по выеденным неизвестной болезнью скулам. Игорёк был блондину как брат. Блондина зовут Фрол, когда-то он был наполовину турок, и воевал на Дальнем Востоке. Но всё это кануло в небытие, будто перетёртое в труху разностью потенциалов между излучателями акустического аргегатора. Заявленная братская жалость не более чем светлый отблеск в густом мареве фроловых мыслей, среди которых доминирующая: умирает профессор.
Огромное получеловеческое стадо 262 ареала жалобно блеет и кучкуется в воротах. Получается как на старинном гифе про ДДос-атаку: куча искорок собирается в центре и горит неугасимым огнём.
Вот последние мутанты-рабочие просачиваются через первые внешние ворота, которые с грохотом захлопываются, и в ту же секунду включаются синтезаторы электромагнитных волн и наведённой радиации, башни распыляют сто тридцать первый йод по всей контаминационной зоне, Внутри же, система защиты синтезирует микроскопические организмы, нейтрализующие агрессивные излучения окружающего мира. Организмы принимают излучения на себя, и умирают.
Внутри стадо выстраивает в шеренги актив, мутанты, которые ради пустых обещаний невозможного будущего прислуживают хозяевам. Но на деле, скорее, за мизерные блага, которые им предоставляют за это. Блага эти невелики: лишний котёл питательной жижи, деревянные бараки, крепкие сапоги, да вседозволенность в отношении других заключённых. Ещё им разрешают подходить к забору, к женской половине, и там за банку тушёнки копулировать с женскими особями через продолбленные специально для этого кобуры. Их называют здесь капо, по хлёсткому определению одного историка, получившего орден за книгу о Великой Отечественной Войне. Историк этот погиб весьма нелепо. Ладно бы, испёкся заживо на ультракоротких волнах, или его застрелили биойзоптрические расширения при попытке к бегству (шаг влево, - шаг вправо), судьбе зачем-то надо было насмеяться над ним: зацепился, бедолага, рукавом шерстяного свитера за выступ в воротах, и ему оторвало голову. Голову эту потом надели на палку отморозки из пятой подструктуры, где рулит капа Смирнов, жирный боров с пятаком вместо носа. Подкапники и весь сучий актив носили потом по очереди эту голову как доисторические верующие свою икону во время крёстного хода, но Фрол вступил в драку, и, рискуя жизнью, отнял предмет насмешки. Выдолбив ломом яму в мёрзлой земле, зарыл туда голову историка. Нельзя так с человеком, пусть и уже не совсем похожим на представителя рода людского. Пока рыл яму, Ургенч, братишка, как волк рычал и прикрывал со спины, ему меньше всех досталось от нанайцев, был добрее, что ли, вот и полностью здоров, поликория только, не видит, парнишка ничего, а попробуй что-нибудь разглядеть, если у тебя шесть зрачков вместо двух. Многим по полной досталось, некоторые сразу умерли, сгорели как свечи, кто-то только ползать и скулить может. Вот нанайская нечеловеческая власть смяла бывших людей, хоть как-то способных защищать себя и своих родных, отстаивать свои интересы. А Ургенч почему так мало получил? Он что, не отстаивал свои интересы? Ещё как. Гипсу порой от него доставалось, что по полдня лежал. Может генетика хорошая, может ещё что. Шерсть только у него только на спине, да глаза, как это выразиться, непривычные, вон, кстати, и он, у палатки стоит метрах в трёх ста, схватился за канат, и вращает своей рваной радужкой, всматривается вдаль, ждёт вестей.