Сучье устройство этого звериного общежития никогда так не выводило из себя Фрола, как в эти весенние дни, поощрённые жёсткой системой контроля, построенной по принципу: «разделяй и властвуй», прихвостни администрации борзеют вконец. Убивают слабых, отбирают, что хотят, торговлю контролируют на территории всего ареала, без их ведома ничто не может прийти и уйти. Куда там жалкой кучке повстанцев, как себя высокопарно именуют Фрол, Ургенч, и ещё с десяток существ, ещё помнящих другие времена, когда мир был заселён свободными людьми, не оскотинившимися, не изуродованными генетическими вирусами Нанацу.
Повстанцы эти не так безвредны и несчастны, как может показаться, они прокусывают колючку, перелезают через заборы, сбегают за пределы завода, и передвигаются там на полуразваленных автомобилях, кроме того, они готовят теракт, хотят сжечь кировский синтезатор. И уже напалмовые бомбы готовы, и есть добровольцы, мечтающие отдать за правое дело свою жизнь. Вот поэтому они и перелезают за заборы, прокусывают колючку, бродят по развалинам Железнодорожного района, по тоннелям, прорытым ещё с советских времён, а так же пересекают контаминационные зоны, получая дозы радиации.
А чтобы заводские аурометры не регистрировали отсутствие заключённых, у добровольцев в мозгу есть дополнительные поля, они и генерируют лишних рабочих, но операции проводил профессор, а он умирал, и это было плохо.
Его раздувшееся тело, полупарализованное, облезающее с костей длинными лохмутами, лежало в подвале дома номер 235 по улице Дзержинского, когда-то это был административный район, теперь куча развалин. По всей видимости, помочь профессору нельзя, и Фрол, горестно подсчитывающий умирающих соратников, лихорадочно думает сейчас об одном: успеют ли камрады взорвать бомбы. О профессорском опыте с суперсублом, так все называют все его последнее дело, которому Марк посвятил остаток дней, об этом опыте Фролу не хочется думать, он никогда не верил в него.
А верил он в силу террора, и теракт должен был свершиться, всё уже было готово, сбоев быть не должно. Хотя, это будет вторая попытка, первый теракт должен был быть устроен гораздо раньше. Синтезатор повстанцы тогда ещё знали как пять пальцев, благодаря одному видео, снятому скрытой камерой. Ещё до того, как всё это произошло с миром, до того, на город Борсоев упала инфраакустическая бомба, которая расплавила каменный город, будто он был сделан из сливочного масла. На месте бычьей администрации теперь зияет дыра двести метров в поперечнике и столько же в глубину, а вокруг на несколько километров расплавленный и застывший камень.
Когда пришёл Большой пензенец, как называет этот бесконечный кошмар неунывающий Вася-Гипс, заряды остались на том же месте, и надо было их активировать, для чего кому-то необходимо было сделаться заключённым и попасть на работу, ради этого Фрол и сдался властям, но в январе, когда суперсубл Марка Евгеньевича ещё лежал в госпитале, и его самозабвенно и с творческим усердием шпаклевал Юра, а синтезатор был готов взлететь на воздух, всё сорвалось. Сдал кто-то из своих, потом нашли кто. Оказалось, Антон Пинтаев, буддист-философ, его брат, Валера, из госпиталя стучавший на товарищей по несчастью, да ещё трое ублюдков, которым хотелось тёплой жизни. Посвящены они были далеко не во всё, да и про теракт-то случайно узнали.
Антона и троих его сообщников выловили по канализациям, куда они зашкерились как крысы, уже всё понимая, привезли в бункер, и судили товарищеским судом. Трое тряслись и плакали, а Антон этот, философ с заячьей губой и тонким подбородком, сказал в ответ на вопрос о целях своей измены:
-Всё в этом мире есть зло, но маленькое зло, такое как ваша контора, опаснее всего, так как неуправляемо, большое зло упорядоченно, а порядок - главное, мы выбираем большой порядок.
Вася Гипс, паясничая, погладил Антона по голове, потом пришлось руку мыть, потому что братьям Пинтевым шаман не велел мыть головы, отчего их волосы походили на листья пальмы. Гипс махнул испачканной рукой. Из-за угла вышли ребята с проволокой и пассатижами. Антона и его сообщников сбили с ног, одели им на шеи проволоку, соединили концы и стали скручивать плоскогубцами. Сообщники дёргались, будто не могли поверить, что настал их час, пришлось позвать ещё ребят. Те наступили им на руки и на ноги, и они затихли. Антон лежал без движения, будто уже умер, или его это всё мало заботило.
Проволоку полагалось скручивать до тех пор, пока она не лопнет. Лопалась она почти всегда в начале скрутки. К этому времени она уже впивалась в шею настолько, что прорезала плоть. Гисп сам придумал эту казнь, посмотрел в каком-то фильме, только там, удавка была снабжена механизмом, и отрезала голову, а здесь не отрезала. Просто лопалась проволока, потому что была алюминиевая, но именно это и надо было Гипсу. Он брал эти петли, похожие на букву «С» с длинной витиеватой засечкой, и вешал на видном месте. Некоторые петли он отправлял по террам и госпиталям. Эти алюминиевые буквы подвешивали на верёвках, и всё знали, что это такое.