«У-у-у-ы-у-ы»!
Секунда, и он опускается с небес в какие-то длинные каменные сараи, как полураздавленные черви нищенски-жалобно расползшиеся по серому бугру, втягивается в один такой сарай-червь и оказывается в комнате общежития.
«У-у-у-ы-у-ы»! - стонет Цэлмэшка и трясёт его за плечо.
-А-а-а-а, - плачет Ганжур, понимая, что это был всего лишь сон, смотрит за окно, за чёрное окно, где подсвеченный сереньким рассветом, раскинулся грязными бараками Южный дистрикт. Ганжур вспоминает всё, что прошёл, пережил, выстрадал и вынес, и снова плачет, но уже от счастья.
Весна пришла и в Южный дистрикт. Если где-то она отождествилась с ароматами цветов и леса, здесь её визитной карточкой стала вонь, для Ганжура, по причинам, изложенным ниже, попросту невыносимая.
Но его добрая рожа всё равно сияет радостью из-за мутного стекла в общежитии для транзиток в вонючем Южном дистрикте. И даже пусть чуть попорченная, перемотанная бинтом и залитая зелёнкой, всё же почти целая.
И нет бы её бесхитростному обладателю начать докапываться до истины, кто он такой, или же хотя бы почему его отпустили, к открытому негодованию своего внутреннего инфаната, и даже к бесстрастной печали Yндера, многострадальная наша обезьяна тут же связалась с соседом-алкоголиком, и, как была в окровавленном пальто с облезлым собачьим воротником с плеча каланчи-Василия с синдромом Кляйфельтера, пьёт спирт у него в комнате. В смысле, не у Кляйнфельтера и у не каланчи-Василия, а у Дабы, соседа то бишь.
Сосед, потомственный дегенерат в четвёртом колене, чем похож на гипотетически возможного ганжуровского отца, шепелявит ему про то, как он видел тут полтора раза по полглаза, (сколько это, в пересчёте на целые числа, выяснить не удаётся, ввиду огромного количества возможных вариантов) видел, значит, убай, тут бородатого, в описании которого без труда узнаётся Мантень.
Ганжур не верит, что благоверная его могла так обмануть, вспоминает рогатого начальника из жандармерии Октябрьского дистрикта, и выражает свои сомнения вслух, после чего сосед, оттянув пальцем левое нижнее веко и показав язык, ему говорит:
-Ты маргарин-то со лба убери, их тут все видели. И уже даже начинает рассказывать про то, как бородатый тут всю сантехнику поменял, и телеки везде поставил, как его рассказ внезапно прерывается.
Ганжур не вставая суёт ему кулаком под глаз, хорошо - под правый, иначе в какое количество органов зрения потом наблюдал бы сосед чужие скабрёзности, можно совсем потеряться в догадках. Даба кладёт голову на грудь и отдыхает, а Ганжур вылетает в коридор.
Он пинком отшвыривает дверь с табличкой К 15 и видит счастливую Цэлмэг, сидящей на краю кровати. Мыла пол, устала, села, отдохнула и пошла. На швабре висит цветастая тряпка, на которой легко узнаются дети с куклами и вооружённые воины, самураи и рыцари, драконы и единороги, буддийские монахи и бедуины, ведущие под уздцы верблюдов сквозь чёрно-зелёную сельву, а так же любимые персонажи Мантеня - мужчина по имени Дант с мрачным лицом и в ночном колпаке, и его учитель Вёрджил в лавровом венке. Не зря, видимо, современная культура сделала их гомосексуалистами. А меховушка отлично чистит сапоги, а из хададзюбана... не будем об этом, убай.
Ганжур стоит на пороге и на его изделии видна непосильная работа мысли. Логика тщится связать в одно целое его неожиданную свободу и пьяное, поэтому не имеющее юридической силы, но всё же очень убедительное свидетельство соседа.
В данном случае Ганжур имеет два варианта: неген - пойти опрашивать соседей, как последний статист, хоёр - вывести эту тварь на чистую воду.
- Спала ты ним с? - ревёт Ганжур и бросается к жене, по всей видимости, не прельщённый поприщем статиста.
Та испуганно поднимает брови, получается как в день совершеннолетия, только на сей раз брови настоящие, и крутит головой.
-Видели врёшь, соседи! - хватает он Цэлмэг за ворот свитера с оленями, и нависает над ней страшно и непреклонно.
-Отпустил, почему бородочальник!? - кричит Ганжур, и тянет ворот вверх, отчего испуганное, но не потерявшее печати преданности целмэшкино лицо, оказывается почти вплотную притиснуто к задубелой от спирта и зелёной от зелёнки, (тьфу, какая фраза) морде хозяина и царя.