— У нас был год для этого. И много мы выучили? Здесь прекрасная баня. На дровах.
Взяв отпуск, они переехали по своей же ветке в дачный поселок, ближе к городу. Важенка подала документы в Политех, страшась снова пролететь в университет, Тата решила поступать в Институт культуры.
Почти каждый день Тата под разными предлогами моталась в Сестрорецк. Подолгу пила чай с девочками, сплетничала, курила, принимала душ. Грустно возвращалась в сырую нору, как она окрестила сарайчик. Ей не казалось таким уж страшным провалиться и в этом году — значит, в следующем поступят. В “Сосновой горке” было неплохо, люди все хорошие. Совсем не хотелось упираться и рвать жилы.
Лыжники в маскхалатах бесшумно скользят по снегу, белый бронепоезд прячется в соснах на перегоне Ольгино — Лисий Нос. Ресницы тяжелые от инея, ледяные корочки на шапке. Она балансирует на рельсине, поджидая поезд, и очень боится не разглядеть его на фоне белесого зимнего неба. Силуэт паровоза издалека похож на замочную скважину, слышен его нарастающий звук. Очнулась потная, с пересохшим ртом, вся в песке и комариной мази, кричали чайки, и голова теперь тяжелая, заторможенная, до вечера не выправится. Веселенькая Тата играла с каким-то ребенком у воды.
Поняв, что сгорела глупо и неровно, левая щека, висок, что время и настрой упущены, экзамен завтра в неумолимые девять, Важенка разозлилась на себя, на Тату.
Дома, намазав пылающее лицо детским кремом, вскипятила чайник и села заниматься. Тата, у которой экзамен был только через день, со вздохом устроилась рядом. Ждала, чтобы остыл чай, наблюдала, как хозяйка во дворе развешивает белье. Залетевшая муха ударилась в стекло, шуршали нутрии. Важенка внезапно отшвырнула задачник на пол, Тата вздрогнула.
— Я больше не могу, — глухо через сомкнутые на лице ладони. — Меня тошнит. Я ничего уже не соображаю, вот ничего. Даже не вижу. Мозг больше не фиксирует.
— Много еще? — Тата осторожно дотронулась до ее локтя.
— Из семи разделов — три мимо. Волны, оптика, теорию относительности вообще не помню, — Важенка вскочила и забегала по их тесной каморке. — По объему это где-то одна треть, даже одна четвертая. В принципе, часов за пять можно было бы. Хотя бы прочитать. Но не лезет больше, понимаешь, не лезет.
Она бросилась обратно к столу. Крутанув к Тате список вопросов, водила пальцами, горячась, перелистывала. Большинство номеров были взяты в карандашный кружок — выучено!
— Эх, надо было тебе из всех разделов понемногу учить, больше вероятность, — Тата хлопнула комара у себя на икре. — Слушай, пойдем прогуляемся, нутриям животики почешем. Постираем на колонке, а ночью снова сядешь учить.
Важенка молча застыла перед ней.
— Мне нельзя домой, — вдруг тихо произнесла она.
Понимаю, кивнула Тата. Задумалась ненадолго. Погладила телеграмму от родителей, которая служила закладкой в учебнике. Хорошо сдать экзамены держи хвост трубой целуем.
— Важенка, — вдруг отважилась она, — ну, подумаешь, не сдашь! Вернемся в “Горку”, еще годик, подготовимся как следует…
Важенка в сердцах ударила ладонями по краю стола, чуть отстранилась от него. Опустила голову. Резко и горько выдохнула куда-то вниз:
— Там быдло, Наташа! Как ты не понимаешь! Там дешевое быдло! Мы сами скоро станем такими же, если оттуда не уйдем. Какой на фиг годик! — У Важенки горела сожженная щека и лоб. — Я не могу провалиться. Это невозможно. Надо что-то придумать.
Из города Тата вернулась восьмичасовой электричкой. В восемь тридцать хлопнула калитка, и она уже топала по дорожке обратно к сарайчику, на ступеньке которого курила Важенка. Подняла голову навстречу — как?
Тата, блеснув глазами, соединила большой и указательный в колечко — все гут! Важенка вскочила, пропуская ее в комнату, охнула за ними облезлая дверь.
— Телеграфистка на Финбане вообще не хотела брать. Такая мне говорит: съездите, тут пять минут на электричке, нельзя телеграммы с таким текстом, нужно, чтобы врач заверил.
Важенка шипела: тише, тише, — и сама себе закрывала рот от волнения и восторга.
— Я ей: у меня ребенок маленький, не могу на электричке, грудной, — шептала Тата, показывая ладонями размер этого ребенка, отрезок его.
Важенка тихо взвизгнула от смеха, сложилась пополам.
— Кстати, ее сейчас принесут. Готовься, тебе придется плакать, — Тата показала глазами на перегородку, за которой подозрительно тихо.