— Студентка, подъем! — заорал в открытую дверь Лев Палыч.
Важенка отвернулась к стене, понимая, что все только начинается.
Через час она осторожно скользнула в уборную. Они что-то жарили, орали как через Волгу, деланый Анькин хохот. В туалете Важенка слушала, как они готовятся к ее выходу, затихли и со смеху давятся — господи, ну что могут придумать эти пьяные бестолочи? Важенка появилась на пороге под грохот сливного бачка за спиной, бледная, дрожащая от температуры, в халате поверх сорочки.
Лев Палыч, в фетровом кепи Спицы и бюстгальтере Лары прямо на пуловер, пел, припав на колено, под соседскую гитару:
На этих словах Лев Палыч повел носом в сторону Важенки и туалета за ее спиной и сморщился. Она не выдержала и расхохоталась.
— Одну стопочку, только одну, студентка! — обрадовался он.
Важенка сходила причесалась, переоделась и вышла к ним.
— Это же первое средство при болезни! Чё ты как маленькая, — Лев Палыч с любовью наливал ей прозрачную “микстуру” длинной точной струйкой.
— Хорошо сидим, — оглядела стол Важенка.
— Не говори, — поддакнула Анька.
В центре на засаленной прихватке стояла алюминиевая сковорода с жареной картошкой, чья-то вилка о бортик, коричневато-серый шпротный паштет под отогнутым козырьком жестянки, рядом с ней дымилась в пепельнице сигарета Льва Палыча. Банка сайры, пачка соли, три кочерыжки на тарелочке. Вся кухня плавала в сизом сигаретном дыму.
Важенка вытащила из ящика стола ложку и, выпив половину рюмки, с удовольствием припала к дымящейся картошке, блестящей от сала. Сразу вспотела.
Лев Палыч, занюхав водку Анькиной макушкой с отросшими темными корнями, — та аж повизгивала от восторга, — принялся рассказывать анекдот про Чапаева, который без конца заказывал золотой рыбке злато, каменья, дворцы, титул, имя какое-нибудь немецкое с приставкой “фон”. И она все исполняла, бедняжка, но утром к нему входил слуга с голубым генеральским мундиром и торжественно объявлял:
— Господин Франц Фердинанд, вставайте, пора в Сараево!
Важенка смеялась от души, хотя анекдот этот знала, но приятно было, что Левушка старался для нее — вряд ли Спица и Анька в курсе повода к Первой мировой. Старался не потому, что она ему нравилась, но ему всегда важно, чтобы в попойке участвовали все вокруг, веселились, радовались. А он, широкая душа, в самой серединке праздника. Хотя, может, и нравилась.
Анька и Спица робко хихикнули, и чуткий Лев Палыч рассказал вдогонку уже понятный всем анекдот про клячу на ипподроме, которая “ну, не смогла”, и все четверо смеются от сердца, потому что водка, и картошка дымится, жар батарей, а за окнами желтеют лиственницы, и Лев Палыч прекрасный, артистичный, и лошадь, конечно, эта.
— Если мужчина говорит о женщине: “Она была в платьице”… Не в платье, а в платьице, внимание! Все — он на нее запал! — почти кричит Левушка.
— “…Ты все та же, моя нежная, в этом синем платьице”, — выводит дура Анька, зацепившись за него подведенным многозначительным взглядом.
— Нежность, вот именно! Эротика. Он хочет ее. Плать-и-це, вслушайтесь, — Левушка темпераментно стряхивает пепел.
В платьице одна Важенка — ну как в платьице? в халате, кофта сверху, и она не выдерживает и улыбается: классный он все-таки. Отворачивает эту улыбку к Спице.
— Я не могу, я, когда на этот паштет смотрю, особенно в этой жестянке с зазубринами, у меня во рту такое металлически-рыбье, бе-е-е, — Важенку и вправду передергивает чуть.
Спица пожимает плечами, курит.
— Успела посолить-то? — Важенка показывает подбородком на кочерыжки.
— Ну да, — усмехается Спица.
А Важенке после второй уже и поговорить бы, и она рассказывает, что дома они, посолив капусту, выставляют ее в дубовой бочке прямо в общий коридор, и тряпицу льняную сверху, кружок осиновый под гнет, и никто никогда не трогает, захотел капустки — идешь с миской и набираешь сколько надо, и картошку в ящиках никто не запирает. Тряпицу и деревянный кружок водичкой время от времени, чтобы не плесневели. Вдруг спохватилась, что рассказывает это все Спице, у которой оловянные глаза, только вид делает, что ей интересно.
— Чего там между второй и третьей? Чтобы пуля не пролетела? — Важенка поворачивается к Аньке и Левушке.