Адриана села напротив и взяла вилку.
— Наверно, вы гадаете, что все это значит? Я имею в виду Лизу.
— Это совсем не мое дело. Вам не обязательно говорить об этом, если не хотите.
Попросите людей ничего не рассказывать, и они сами все вам выложат. Каттер постарался подавить укол совести, когда она подняла на него свои лучистые глаза.
— Слава Богу, все это уже в прошлом. У одного из клиентов Харви исчезли со счета деньги — двадцать пять тысяч долларов, — и они расспрашивали об этом всех, кто пришел им в голову. Раз уж не могли спросить у Харви — спрашивали меня. Но чем я могу им помочь? Харви вел свои дела сам, у него даже не было секретаря. Сам вел учетные книги, назначал встречи, подшивал документы в папки… — Адриана машинально водила вилкой по глазури пирога.
— В общем, полиция и человек из страхового агентства на некоторое время сделали мою жизнь несносной, но потом, наконец, отстали. Я ничего об этом не знаю, и делу конец.
— Вам, должно быть, было нелегко. Все эти расспросы…
— Сколько времени мы были женаты, каким он был мужем, замечала ли я что-нибудь странное в его поведении?.. — Она уронила вилку и отодвинула тарелку, глядя на него так, словно это он задавал те вопросы. — Да как они смеют! Я сказала им, что Харви был блестящим бухгалтером и чудесным мужем. Мы прожили с ним пятнадцать замечательных лет. Познакомились еще в школе. Я бросила колледж, чтобы выйти за него замуж. Боже мой, он был единственной любовью в моей жизни! Как они смеют спрашивать… такое? Он был хорошим человеком. И хорошим отцом.
Адриана и не заметила, как заговорила теми же словами, что и Бланш. После двадцати лет Каттер был вполне способен отличить правду от лжи. Ее отчаянная защитительная речь звучала так фальшиво, что он стиснул зубы. Мог поспорить, что с этим браком не все гладко. Но где же деньги? Знает ли она, где они находятся? Конечно, нельзя сказать наверняка. Пока нельзя.
Адриана смотрела, как Каттер доедает пирог. Она понятия не имела, что дочь знает о Харви и о пропавших деньгах. Ну почему Лиза выбрала именно такой момент, чтобы заговорить об этом? Пальцы Кат-тера, сжимающие вилку… как нежно они касались ее шеи. Может быть, Лиза чувствовала себя увереннее в присутствии чужого человека — его можно использовать в качестве буфера? Что-то в Каттере заставляет окружающих чувствовать себя с ним в безопасности. Может быть, военная выправка… или спокойные глаза, которые будто говорят: «Я надежно храню множество секретов».
Кстати, зачем ей было рассказывать ему о Харви? Ни с кем, кроме Бланш, она не говорила пока о деньгах, полиции, обо всем этом…
— Хотите остаться на ужин? — Внезапно ей стало страшно: предстоит разговор с Лизой, и иногда не так уж плохо, когда рядом чужой человек. — У меня хватит лазаньи накормить целую армию.
— Нет, спасибо, — вежливо отказался Каттер. — Вообще-то мне уже пора.
Когда он ушел, свернув провода и аккуратно разложив инструменты по коробкам, Адриана принялась беспокойно бродить по кухне в предчувствии неприятностей. В последнее время каждый раз, когда мать пыталась напомнить ей о детстве, она чувствовала эту смесь печали и злости — ярость рвалась наружу. А она-то думала, что смирилась с мыслью, что отец был алкоголиком, с тем, как тогда вела себя мать. Бланш, очевидно, удалось забыть тщетные сражения с невыполненными обещаниями, с разочарованием, когда отец снова и снова предпочитал им бутылку. В черно-белом мире Бланш единственный ответ на вопрос «как дела?» — «отлично, просто отлично!»
Депрессия, острое чувство беспокойства за последние месяцы стали постоянными спутниками Адрианы. Нет, это началось раньше, поправила она себя, невидящими глазами глядя в окно над раковиной. С тех пор как прозвучал тот звонок. В трубке слышалось только дыхание, никто не ответил на ее «алло». Адриана постоянно спрашивала об этом Харви, а звонки следовали один за другим. Но и тогда она по привычке улыбалась и тоже говорила, что у нее все «отлично, просто отлично»…
Она, наконец, оторвалась от мойки и решительно зашагала вверх по лестнице — будто вопреки себе самой. Это — словно снимать струпья: больно, но нельзя оставить. Миновала комнату Лизы и тихо вошла в смежную спальню. Склонившись, открыла крышку кедрового сундука у стены и вынула пластиковый пакет с печатью полицейского отделения Литтл-Рока.
Отнесла пакет в свою спальню, закрыла дверь и упала на постель. Не хочется снова смотреть на это… Наконец вынула папку с авиабилетами, заставила себя прочесть аккуратно напечатанную строчку: «Даллас — международный аэропорт Форт Вере. В один конец».
Не в силах остановиться, снова потянулась к пакету и извлекла туфлю ярко-красную, изящную, на очень высоком тонком каблуке. Скинув тапочку, осторожно примерила, подняла ногу, посмотрела, как туфля свисает с носка: на два размера меньше ее собственного.
Глава 3
Она стройная, с великолепными ногами, всегда в коротких обтянутых юбках чтобы носить такие шпильки, надо иметь прекрасные ноги. Блузки с глубоким декольте, соблазнительно выглядывает грудь. Блондинка, рыжая?.. Адриана позволила туфле соскользнуть и упасть на пол. Смотрела, как она лежит на бежевом ковре — коварная и опасная, как змея.
Голос этой женщины она однажды слышала — у той хватило наглости попросить Харви к телефону, а не повесить трубку, как всегда, если к телефону подходила Адриана. Голос глубокий, бархатный, с хрипотцой, вполне соответствует туфле. Еще Адриана знает ее запах, даже сейчас чувствует — он исходит от туфли: темный, сладкий аромат духов. Харви привозил его с собой из каждой деловой поездки — из Уичиты, Оклахомы, Мемфиса…
Вообще-то Адриана сомневалась, бывал ли он в этих городах. Возможно, никуда дальше Далласа и не ездил. А может быть, они встречались там — в отелях, на огромных постелях, покрытых цветастыми покрывалами… Брезгливо, двумя пальцами, подняла туфлю за каблук и уронила обратно в пакет. Еще долго ощущала ее вес на коленях. Все, что осталось от ее мужа и от ее брака… Пакет запихнула в верхний ящик комода, под ворох белья. И так же глубоко спрятала боль и злобу. Тяжело вздохнула — надо пойти поговорить с Лизой, сказать ей, что все хорошо.
Каттер распахнул ногой дверь, и его встретил запах свежей краски. Руки его были заняты двумя мешками, привезенными со склада. Вообще-то, перспектива дышать краской остаток дня не слишком его вдохновляла. На улице чудо как хорошо, светит солнышко….
— Каттер, это вы? — Наверху появилась Адриана с кисточкой в руке. Значит, провела первую половину дня, возясь с краской. Волосы не спрятаны благоразумно под кепкой, а рассыпались по плечам. Прическа явно не случайная. И макияж… зачем краситься? Она в доме одна, работает — красит стены. Каттер вдруг понял: а ведь он еще ни разу не застал ее в «домашнем» виде. Каждый день с утра до вечера Адриана выглядит безупречно, как на выход в люди. И это при том, что она в отпуске!
Как ни странно, это совершенство делает ее уязвимой, до боли хрупкой. Чем больше на ней брони, тем сильнее хотелось ее защищать.
— Что такое? У меня краска на носу?
— Нет-нет, все в порядке. — Он опустил мешки на пол.
Злость на себя охватила его — за последнее время эта женщина успела завладеть его мыслями. Целую неделю читал ее письма, просматривал фотоальбомы, следил за каждым незначительным событием в ее жизни. Утром они вместе пили кофе, днем — обедали, болтали, дразнили друг друга, даже флиртовали. Он снова напомнил себе: это лишь часть его работы, надо войти к ней в доверие. Но больше он ни за что не будет до нее дотрагиваться, это решено твердо.
— Пока вас не было, звонил ваш отец, просил напомнить, что сегодня вы ужинаете у них.
— Да я не забыл. Эти ужины в конце недели незабываемы.
Она улыбнулась и спустилась к нему.
— Лиза подумала бы, что я решила ее отравить, если бы предложила ей что-нибудь в этом роде. — С усталым вздохом Адриана опустилась на нижнюю ступеньку. — Нет, пусть дверь постоит открытая, — попросила она Каттера, когда тот попытался ее закрыть. — Свежий воздух — это так чудесно! Присаживайтесь. И похлопала по ступеньке рядом с собой.