Но я всё равно тоскую.
Несколько раз мы останавливаемся в небольших городах – чтобы пополнить припасы и смыть с себя следы пути. Хени обычно отправляется со мной, мы бродим по улицам, рассматриваем дома, иногда останавливаемся в приюте путников, пьём, смеёмся с местными девушками – ни на что другое времени нет, потому что Дайнорд ждёт нас в экипаже, словно припаянный к нему, словно беглый преступник или полуразложившийся труп, который мы тайно везём к Границе, чтобы сбросить голодным Душам. Нельзя, конечно, так думать, но он чудовищно странный – конечно, его комната в экипаже так обустроена и так хороша, что можно и навсегда поселиться, но его поведение меня пугает. Может, он болен? Может, ему тоже плохо от тоски по замку? Но спросить об этом невозможно. Когда я приношу свежую стопку конвертов и бланков (подписываю их в волнистом свете Фаэтвары, борюсь с собой, чтобы не поднимать глаза к окну, но раз за разом терплю поражение и отвлекаюсь); или корзину свежих яблок с рынка нового города; или кофе из маленькой экипажной кухни – силуэт за тяжёлым, вплавленным в пол столом, зловещий и порицающий, выдавливает меня прочь прежде, чем успеваю заговорить. За спиной Дайна – круглое окно, сияющее шлейфом нашей скорости, и очертания на беззаботном фоне уносящихся прочь дорог ещё страшней и мрачнее. Это не тяжесть Справедливости, больше похоже на ощущение незнакомого чердака, где никто больше не живёт, но все предметы – пол, медные ручки шкафа, бархатные кресла, застеленная постель – всё укрыто слоем незнакомой пыли, такой, что сложно дышать, и неизвестно, что тут может скрываться. Я успеваю заметить на столе перед Дайнордом каменные знаки – буквы неизвестного языка, символы, опутанные прозрачными трещинами, Судья перемещает их с таким бесстрастным лицом, что занятие это кажется игрой, которой он сам не осознаёт. С каждым моим появлением знаков становится больше, растёт и моё любопытство – но нарушить молчание я не решаюсь, оставляю свою ношу на маленьком вишнёвом бюро у двери и поспешно скрываюсь. Паршивый из меня помощник.
Только дважды решаюсь обратиться к нему серьёзно, не с каким-нибудь "доброе утро" или "мы остановимся в Элринге, принести что-нибудь?".
Перекатывая в голове первый вопрос, я пересекаю комнату, преодолеваю нарастающую тяжесть и разболтанность собственного тела, чувствую, как необращённый никуда взгляд Судьи выталкивает меня за дверь. Язык словно осыпан сухими иголками, но я кладу перед Дайном стопку писем и произношу:
– Мы скоро доберёмся? – и, сразу, прежде чем слова совсем исцарапали рот, – Что мне нужно будет делать?
Спрашивать, когда мы вернёмся, бессмысленно – я уже понял. Но это ведь имею право знать. Вся поездка – сплошная тайна. Я воображал, что мы будем посещать Храмы, или Дома Правосудия, или проверять работу Университетов, или может быть даже разыскивать бывших обитателей замка, в чём-нибудь виновных. А мы лишь летим и летим над дорогами, озёрами и полями, пьём с Хени на крыше, покупаем вино и фрукты, бродим по улицам, не запоминая лиц. А Справедливость – серьёзное предназначение. Я хочу хорошо себя проявить.
Дайнорд поднимает глаза, очерченные пасмурными тенями, они ещё бесцветней, но теперь я вижу в них след усмешки, след жизни – ускользающий след души.
– Я всё объясню на месте. Ничего сложного. Ты справишься.
В этот момент я начинаю подозревать, что в конце пути должен буду кого-то казнить.
Второй вопрос я только передаю. Задаёт его Хени, когда в воздухе появляется привкус речного ветра, а ночные бури бледнеют. Мы приближаемся к Наларе, и Хени хочет навестить родных. Сделать небольшой крюк, чтобы проехать через родной город. Это не займёт много времени. Убеди его, уговори. Мы найдём обратную дорогу попроще, будем в замке даже быстрее плана – какой бы там ни был план.
– Они никогда не верили, – говорит Хени тихо, в голосе – давняя обида, гордость победы, – что мой экипаж подойдёт для Рэйгра. Пусть увидят.
Я повторяю его просьбу с тяжёлым сердцем. Эти слова не царапаются, они гладкие и безвкусные, галька в проточной воде. Бесполезно что-либо объяснять, но Хени, как и я, ушёл от предназначения своего рождения так далеко, он имеет право гордиться, и я хочу ему помочь. Мне кажется, эта помощь и мой путь сделает яснее, удачней. Протянутая другу рука обоих сделает сильнее. И потому я говорю, говорю – бесполезные уговоры. Я не могу читать мысли, но знаю, что толку не будет.