– Ты такой наивный, – перебивает.
На этот раз он даже не поднимает глаз. Каменные знаки перед Дайнордом выстроены осыпавшимися колоннами разрушенной башни. Я не знаю, услышал ли он хоть слово, но, конечно же, понял, о чём я просил. Я не могу читать мысли, а вот Верховный Судья – может. Это помогает найти справедливый приговор даже для самого запутанного дела. И потому я осторожно сдуваю с мыслей раздражённую накипь и жду этого приговора.
– Мы изменим курс, – произносит он наконец, я даже открываю рот в изумлении, но не успеваю поблагодарить, – но не так, как просит твой друг.
С тем же выражением тупого потрясения на лице слушаю, как визгливо движется в не смазанных пазах ящик стола. Сквозь свет скорости за спиной Судьи я различаю колыхание леса. Изумрудные отблески ползут по светлым волосам, как тени водорослей под водой. От этого колыхания меня начинает мутить. Я переступаю с ноги на ногу, пытаясь выбраться из скользкого ила, которым обратилось вдруг движение экипажа, но лишь увязаю глубже.
– Возьми. Объяснишь ему, как добираться дальше, – Дайнорд протягивает мне карту, – всё просто, всё отмечено. И ещё вот это. Почитай, пока мы в пути.
Гримуар в обложке из алой кожи. Цвет пылающий, как растревоженные угли, я беру её осторожно, и, не сдержавшись, приоткрываю – золотистый замок укоризненно щёлкает. Чернильные внутренности книги – пустыня, огонь, разрушения. Книга хаоса. Книга того мира, где исчезла его сестра. Наверное, это неподъёмное чтение – знак доверия, но я всё равно злюсь из-за Хени, я не могу поверить в эту бессмысленную жестокость. Он решил осадить Хени просто потому, что может. Поручил это мне, чтобы я тоже был перед ним виноват. Это, может, и мелочь, невидная трещина, но в ней сквозит такой циничный изъян, изъян в сиянии совершенного мира. А на что я рассчитывал, когда соглашался учиться у него? Разве это не было ясно сразу – я стану таким же человеком, буду давить людей и даже не видеть.
Нет, это не было ясно.
Я верил, что стану служить Справедливости.
Тоскливо и тошно.
Хочу домой.
– Когда мы вернёмся?
Дайнорд лишь отмахивается – резким, как сабельный взмах, движением:
– Иди. Мы должны изменить курс до заката.
Лицо Хени блёклое от разочарования, когда я, путаясь в объяснениях, как в удавке, протягиваю ему карту. Он принимает её, не глядя, и отворачивается от моих извинений. Понуро бредёт через салон к своей тесной кабине, запинается в собственных шагах – должно быть, Фаэтвара вмешалась в его мысли, решила вступиться за меня, я слышу скворчащее трение её тела о серебро бортов, она ведь знает, видела, как всё было. Но Хени не обращает на неё внимания, уходит. Больше мы не разговариваем.
***
Эта книга полна разрушений.
Разрушений, ветров, алого песка и горячих искр, устрашающих заклинаний, голодного зноя, разрушенных городов, людей жестоких и страстных. Я сижу на крыше, читаю в скользящем свете, Фаэтвара утешительно обнимает меня – из-за того, что Хени теперь меня ненавидит, экипаж стал для неё слишком тяжёлым. Строчки утекают от меня, я не вижу страниц, вместо них взмывает на листе силуэт Рэйгра, сияет Сфера, алмазной бронёй укрывшая сердце мира. Эти образы укрывают от раскалённых ураганов из книги. Вместо жестоких людей чужой земли я вижу наших Охотников, путешественников по мирам, их устремлённые, заострённые лица, взгляды, вечно ищущие чего-то, летящие за горизонт, стремительные движения и шаги, чуть парящие над землёй – книга, должно быть, написана по их рассказам, но написана кем-то, кто путешествий боится, как прежде боялся я. Наверное, я должен прочесть её и явиться к Судье, преисполненный почтительным пониманием – да, ваша сестра пропала на такой страшной, голодной дороге, осталась в песках, конечно, вы имеете право злиться на человека, которого ждёт семья, конечно, вы можете вести себя, как последняя сволочь. Но сестра его была Охотником, а я знаю, как они одержимы своим предназначением. Не верю, что она сбежала – я верю, она так любила новые пути, что эта любовь оказалась сильнее всего. А человек, знающий мысли других, просто не может с этим смириться.
Мы ныряем в лесную чащу, лавируем меж деревьев, чересполосица теней делает чтение совсем невозможным, и я захлопываю книгу, лежу на крыше, положив её на грудь, чтобы не уронить. Медь, согретая полётом и тёплым течением полдня, согревает мне спину. Алый жар гримуара давит на сердце. Свобода и любовь, вот что важнее всего. Важнее предназначения, важнее судьбы и смерти. Говорят, если выбор достаточно твёрдый, а любовь запредельно сильна, что угодно может воплотиться, отступит любое проклятье, даже гибель отступит – ведь каждая душа продолжает душу мира, каждое сердце бьётся вместе с ней. Так ли сильно я люблю Справедливость, чтобы посвятить е себя? Что вообще я люблю так сильно?