Важное обстоятельство.
В этот день Бибетов вернулся домой довольно поздно. Он торопливо отпирал плохо сделанным ключом непрочную дверь, когда в усталую голову проникло постороннее: он вспомнил важное обстоятельство. Это произошло как бы, между прочим, без малейшего усилия, как это бывает у кошек и маленьких детей. Тут же подумал: «Только не забыть!» и, захлопнув дверь, тотчас забыл. Вернее, сначала забыл, а потом хлопнул, сильнее, чем нужно, жалея дверь и не умея остановиться.
Он замер, желая вернуть ускользнувшую мысль, чувствуя, что она где-то рядом, такая же нерешительная, как и он. Это была странная игра: чтобы вспомнить нельзя хотеть, все должно произойти естественно, без малейшего принуждения, без намёка на принуждение, самостоятельным образом. Но в то же время и напрочь отвлечься невозможно,- это без вариантов проигрыш. Нужно хотеть и не хотеть одновременно. То есть где-то внутри должно сознавать, но снаружи, в самих мыслях не показывать, не проявлять, не чувствовать. Одним словом, нужно обмануть себя, но обмануть не варварски, как это происходит обычно, а виртуозно, не давая шанса поверить, что это произошло на самом деле. Такая борьба требует и сил, и спокойствия, но не было ни того, ни другого. Облако рассеялось, Бибетов остался с носом. Нос был велик (большой бибетовский нос), обидно. Не вызывало сомнения, что он вспомнил-забыл что-то очень важное. Очень! Постоял в прихожей, не зажигая света, потом решил пережить недавнее заново. Медленно достал ключи, медленно отпёр замок, медленно, словно ожидая выбегающую кошку или мышь, открыл дверь. Никого не выбежало, ни кошки, ни мышА. Что-то звякнуло в голове, но как-то неосязательно. Бибетов зашёл внутрь, долго стоял, не зажигая света. Глаза привыкли к темноте, он стал различать подробности прихожей, увидел в зеркале своё тёмное отражение, испугался, не осознавая, что это он сам. Включил свет и, почувствовав безопасность, рассердился на свою трусость. Снова открыл замок, вышел в коридор, постоял там, вдыхая несвежий воздух, хлопнул дверью, едва не прижав собственную руку. В момент удара в голове прояснилось. Отпёр дверь, хлопнул заново, и сразу почувствовал, что прояснилось значительно явственнее. Тогда он закрутил собачку, и стал хлопать напропалую, ощущая, как с каждым ударом что-то приближается. Когда оставалось совсем чуть, когда возле лба случилось холодное покалывание (хороший признак), появилась выжившая из ума соседка сверху. Она была с зонтом от солнца, в пёстром платье, в руках несла мелкую собачку бесхвостой породы. Бибетов вздрогнул. Каждая из них была неприятна, а вместе они становились невыносимы. Животное под стать хозяйке: нервное, мстительное, почти бешеное. Очень почти. Вообще - обе были психованные. И зонт Бибетов сразу узнал. Именно им эта страстная женщина замахивалась на Бибетова в лифте, когда он, задумавшись, не давал ей выйти. Вспомнив эти подробности жизни, Бибетов криво улыбнулся, на секунду отвлёкся, но этого хватило, чтобы непрочная рука угодила под твёрдый угол двери. От боли взвыл почти по-собачьи. Зверёныш сострадательно поддержал. Они выли вдвоём, а хозяйка, видя воодушевление своей подопечной, вытирала шёлковым платком накопившиеся от одинокой жизни слёзы. Первым опомнился Бибетов. Он мстительно, хоть и осторожно, отпихнул собачку, проник в квартиру и быстро закрыл дверь. Успел заметить, как меняется лицо этой сильной представительницы слабого пола. Зрачки расширились, с лица что-то скатилось, и жестокость проявилась в чистом виде: рот открылся, руки схватились за тяжёлый зонт, серебряные колокольчики, прикреплённые к ушам, задрожали. Оказавшись в безопасности, Бибетов стал дуть на больную руку. Это помогало не реветь. От избытка кислорода в веществе активно вдыхаемого воздуха нетренированный мозг опьянел. Бибетову показаться, что он начинает припоминать. Стал дуть сильнее, уже не на палец, а просто так, и вскоре понял, что припоминает начинать окончательно. Как раз в этот момент появилась жена. Она проснулась раньше, во время стука-хлопанья, но лишь теперь нашла силы подняться. Бибетов видел её боковым зрением, но сейчас его не остановила бы и чужая жена. Ему не хватало ещё несколько вздохов. Ему их так и не хватило. Некрепкое здоровье подвело, и он улёгся в мизерном коридорчике, судорожно обнимая лежащую на полу обувь. Жена, привыкшая ко всяким чудесам, равнодушно ушла. Когда Бибетов смог говорить, он тут же выругался. В голове что-то звякнуло-отозвалось. Бибетов выругался сильнее. Отозвалось и звякнуло явственнее. Тогда в дело пошли самые отчаянные и редкие, из тех, которые знал Бибетов, слова и словечки. Он превзошёл себя и ещё многих, изобретая такие обороты, что часто не доходил до конца, потому что начала уже не помнил. Бибетов чувствовал, как теплеют кончики пальцев (хороший признак), но жена, читавшая в это время роман Тургенева «Дворянское гнездо», устала от убогости матерных повторений, подошла и приложила к голове мужа увесистый томик юбилейного издания. В момент удара Бибетов почувствовал отчётливое прояснение, но идти этим путём не рискнул. Хотелось чего-нибудь поспокойнее. Стал пробовать всё, что приходило в голову. Высовывался в форточку, трогал мусор в ведре, приседал, держа в руках пустой чайник, включал-выключал воду, красил губы, строил перед зеркалом рожицы. Когда всё неопасное было перепробовано, и Бибетов уже почти решился перейти к огню и острым предметам (плохой признак), от всего пережитОго мозг запросил отдыха, и, не дождавшись согласия, самовольно расслабился. Бибетов поддался и перестал что-нибудь думать. Вот когда ЭТО наконец проступило. Бибетов понял, что он на верном пути, усмехнулся и стал развивать успех. Но это было не так просто. Руки ещё какое-то время вздрагивали, желая хотя бы бессмысленного действия, в голову то и дело просачивалось постороннее (а сейчас всё было посторонним). Он лежал на полу, отторгнутый от всего, предчувствуя, что не хватает какой-то крохотули, жалкого мизера, обыкновенного пустячка, который сейчас, наверное, являлся той лошадью, за которую раньше торговали полцарства. Потом Бибетов удивился, зачем менять царство на полулошадь, и это была последняя отчётливая мысля (это не опечатка, именно «мысля», потому что мыслью это назвать было уже нельзя). Предполагая наступление важного обстоятельства, Бибетов почти не дышал. Он думанул (быстро-быстро подумал) напоследок, что вот она желанная лошадка, пасётся себе вся не привязанная... Безвольно улыбнулся, вздохнул предпоследний раз, потом последний и стал жить сам по себе, отдельно от остального мира. Скоро Бибетов осознал, почувствовал, проникся (ни одно из слов не подходит, как следует), что важное обстоятельство наступило.