‒ Вот ты сам себе противоречишь, Семён Егорыч!
‒ Да в чем я себе противоречу? ‒ возмущенно донеслось из маленького динамика в углу кабинки. ‒ Человечный равно гуманный, милосердный, добрый! Ты мне сам не далее, как час назад сказал «будь человеком» надеясь на то, что я сжалюсь и отключу мешающий тебе сигнал.
‒ Да, но при этом именно человек сотворил всё то дерьмо, которое сейчас происходит на поверхности и по сути убил всё живое. Разве это гуманно? Или милосердно? ‒ Никита покачал головой. ‒ Нет, хоть как мне объясняй, но человечность больше не может приравниваться к доброте и жалости, по крайней мере в буквальном, а не философском смысле.
‒ Это идиоматическое выражение, мы ведь проходили с тобой это буквально пару недель назад.
‒ Всё равно, мне это не понять. Человек творит зло, но при этом быть человечным – значит быть добрым. Что-то твой Кант и прочие философы перемудрили.
‒ Я бы с тобой поспорил ещё, но придется вернуться к этой теме позже, потому что мы приехали.
Восточный шлюз находился в большом и сильно вытянутом зале. Освещение работало только возле невысоких стальных ворот, а дальняя часть зала тонула в темноте. На воротах красовалась цифра 2.
‒ Так, ну вот приехали мы, а что дальше-то? Смотри, сигнал продолжает идти, хоть я и отключил звук, ‒ Никита поднял планшет в руке. ‒ За этими воротами определённо двигается что-то живое. Пусть даже ты говоришь, что это невозможно.
‒ Я не говорю, что это прям невозможно, это маловероятно, ‒ голос Егорыча звучал с механическим хрипом, возможно динамик над воротами был неисправен. ‒ По расчетам строителей атмосфера снаружи должна уже пару лет, как быть в норме, однако внешние газоанализаторы, пока не накрылись, еще пять лет назад показали, что те, мягко говоря, ошиблись в расчётах и процесс очищения слегка затянется.
‒ Однако движение снаружи есть, значит там шарится что-то живое, ‒ Никита потер коротко стриженую голову. ‒ Какой-нибудь мутант, как в компьютерных игрушках начала прошлого века?
‒ Да какой там мутант. Скорее всего это ошибка, датчик срабатывает в одном и том же месте. Годы идут, видеонаблюдение накрылось, газоанализаторы накрылись, вот и датчикам движения, похоже, пришел закономерный конец.
‒ Ага, осталось дождаться, пока сломается регенератор воздуха или какая-нибудь оросительная система, и тогда вопрос, что же там движется снаружи, меня будет беспокоить меньше всего.
‒ Не греши на инженеров, – возмущенно захрипел динамик. ‒ Все внутренние системы не находятся в такой агрессивной среде, проработают еще лет двести. Хотя тебе, конечно, так долго не пригодится.
‒ Ну, спасибо. – буркнул Никита. ‒ Короче, я решил: сейчас надену костюм и выйду наружу, посмотрю, что там вообще происходит.
‒ Нет, не выйдешь.
‒ Почему?
‒ Потому что я не выпущу.
‒ Как это? ‒ опешил юноша и гневно уставился на динамик над воротами.
‒ А вот так. Не положено. Почитай правила, выход из Укрытия можно осуществлять только по двое плюс один человек должен контролировать весь процесс изнутри.
‒ А ничего, что я здесь вообще один, болван электронный?
‒ Ничего не могу поделать, порядок нарушения герметичности строго регламентирован. И можно было не обзываться, это не я придумал. – обиженно пробубнил Егорыч. ‒ Я могу открыть ворота для одного человека только если есть стопроцентное подтверждение того, что на поверхности можно жить и дышать. Извини.
Никита пнул ворота, поморщился и недовольно начал ходить из стороны в сторону. Его взгляд упал на большой металлический шкаф, в котором хранились костюмы химической защиты. Казалось бы, всего-то нужно натянуть на себя этот кусок резины, открыть створки шлюза и посмотреть, наконец, что же там такое может двигаться. Вопрос на самом деле был непраздный, потому что одиннадцать месяцев одиночества и бесконечных бесед со слегка спятившим искусственным интеллектом Укрытия могли доконать кого угодно. Однако, все упиралось в принципиальность дотошного Егорыча.
‒ Вот скажи мне, умник, почему у вас тут нет никаких зондов или разведывательных роботов? Технический прогресс, все дела, дворец вон какой отгрохали под землей, а вот ничего гениальнее трех десятков камер снаружи придумать не смогли, да и те навернулись, наверное, лет двадцать назад.