– Ты и так идешь слишком быстро для меня, – сказал я. – Я покончил с тобой, а ты – со мной, девушка. Я ни в чем не доверяю тебе.
На это она издевательски улыбнулась.
– Ты все еще дикарь, Тувек? Ты откажешься от своего единственного шанса только потому, что я даю его?
– Зачем давать его, в таком случае?
– Зачем, – повторила она. Что-то дрогнуло в ее пустых глазах, и рот ее задрожал. – Потому что я не могу избавиться от тебя. Потому что моя душа беременна ребенком, и этот ребенок – ты, и я никогда не смогу родить его, или освободиться от тебя. – И она схватила мои руки и впилась в них ногтями, и неподвижно и пристально смотрела на меня.
Я не сказал ей ни слова, потому что слов не было. То, что было во мне к ней, давно умолкло. Ее страсть и ее боль смутили меня; они не изменились или даже еще разрослись под маской презрения и ненависти.
– Значит, ты хочешь, чтобы я ушел отсюда, – сказал я. – Очень хорошо.
Я готов. Она отпустила меня и отвернулась, чтобы спрятать то, что незачем было скрывать, потому что я все уже понял.
Стражник лежал в крови на пороге. Он был вторым мужчиной, которого она убила из-за меня. Я взял его пояс с оружием и его маску и надел их, надел свой плащ и надвинул капюшон из волчьей шкуры, чтобы скрыть свои слишком легко узнаваемые волосы. Она сказала, что там, куда мы пойдем, холодно, и никто не удивится моему капюшону. Она также сказала, чтобы я завернул свой несъеденный обед и спрятал под рубашку – мне понадобится еда в моем путешествии.
Я вышел за ней в коридор, а потом в следующий с некрашеными каменными стенами, слабо освещенный редкими факелами. И все время я ожидал, что новый поворот может привести меня на чей-нибудь меч, что это была новая забава двора. Однако под этим беспокойством была спрятана уверенность, что она была верна мне, моя городская жена, и все было так, как она сказала. Наконец мы вышли на открытую часть дворца, и я в последний раз увидел Эшкорек, его кратеры черноты и ослепительно сияющие башни. Потом мы подошли к лестнице, завернули под ней за угол, и Эшкорек исчез из виду.
Мы спустились в подвалы, глубины дворца Эррана.
Дважды нам встречались группы Темных Людей. Первая тяжко трудилась среди бочек и цистерн при слабом красном свете факелов; вторая группа проходила из одного сумрачного помещения в другое, минуя нас во мраке, как будто мы были невидимками. Только однажды мы натолкнулись на бронзовых, вероятно, надсмотрщиков за рабами. Они сидели, ворча и играя в кости при свете жаровни, и подтолкнули друг друга локтями при виде нас, но не учинили никакого препятствия. Когда они остались позади, я спросил Демиздор, почему так. Она сказала, что подземные переходы служили общим проходом в спальни принцев наверху.
Кроме этих и подобных вопросов, мы ни о чем не говорили.
Я не знал, куда она ведет меня, но решил, что на какую-нибудь не часто используемую дорогу, ведущую с территории Эррана или вообще из Эшкорека.
Мы вошли в коридор без выхода, и я догадался о его секрете еще раньше, чем Демиздор уверенно нажала на место в стене, и она повернулась, открыв проход. За стеной была чернота и запах старых костей.
– Я не вижу в кромешной тьме, госпожа, – сказал я.
– Путь без света очень короткий, – сказала она, – но ты должен взять меня за руку.
Так, рука в руке, мы вступили в плотную ночь, и стена захлопнулась за нами.
Эта рука была очень маленькой и холодной, она прижималась ко мне помимо своей воли. Она заставила меня вспомнить, эта рука; вызвала в памяти осколки того, что было. Она разбудила мою жалость, заставила думать о ее боли.
Затем чернота стала рассеиваться, и она отодвинулась от меня.
Мы прошли под улицей, в мостовой над головой местами появлялись просветы, пропускавшие сумеречный звездный свет.
Здесь все окаменело, даже крысы не шуршали.
Скоро просветы закрылись над нами, и тоннели разбежались по сторонам, и все осветилось ровным сиянием, как в морской пещере, где не видно источника света.
На каменных стенах проходов виднелись слабые отметки; я думаю, она находила дорогу благодаря им.
Наконец, она провела меня еще через одну волшебную стену в огромный подземный зал с обвалившимися колоннами, и здесь стоял черный конь в упряжи, к седлу был привязан мешок.
Ее изобретательность поразила меня. Я видел, что она планировала быстро и тщательно; ее голова наверняка начала работать над этим планом в ту же секунду, как мой нож вошел в живот ее любовника.
– Конь сильный, – сказала она. – Я привела его сюда другой дорогой на закате, с ним немного еды, питья и других вещей для твоего путешествия. Я не могла достать много, иначе мои действия привлекли бы внимание. Есть кремни и связка смоляных факелов, которые понадобятся тебе позже. – Она говорила спокойно, как будто была незнакомкой, у которой я спросил путь. Она указала в сторону пространства позади коня и сказала:
– Проход у покосившейся колонны. Иди по нему, никуда не сворачивая. Вскоре ты увидишь отметку в виде змея на левой стене. Положи ладонь на его голову, и он откроет для тебя стену. Ты запомнил, что я сказала? Я не пойду с тобой дальше.
– Я запомню, – сказал я. – Куда же ведет этот путь?
– Этот тоннель проходит прямо под горами к юго-востоку от Эшкорека, – сказала она. – Я не знаю, где он кончается, но это будет далеко отсюда. По нему придется ехать девять или десять дней.
– А ты? – сказал я. – Ты скажешь Эррану, куда я делся?
– Я не скажу ему.
– Он заподозрит тебя в соучастии и заставит сказать.
– Нет. Он может сам догадаться. Принцам известно об этом тоннеле, хотя мало кто из них испытывает желание входить в него. Его построили Сгинувшие, те, кто был раньше нас наши предки, после которых мы выродились.
Она умолкла, в ней не было больше ни ярости, ни мольбы, только отстраненность, как будто душа покинула ее, и ее глаза казались слепыми. Я подумал о тех ночах и ослепительных днях, когда мы любили друг друга, и в моем мире была только Демиздор, и как она сказала мне: «Однажды ты пожалеешь, что взял меня». Теперь была только эта красивая, незнакомая, нелюбимая посторонняя, убийца и спасительница одновременно.
Я сказал:
– Может быть, для тебя безопаснее было бы поехать вместе со мной.
Она сказала:
– Не предлагай мне отбросы. Я буду в достаточной безопасности здесь; это мой народ.
А потом она спокойно и коротко рассказала о последних часах в крарле, до того как ее родственники забрали ее. Как она думала, что я умираю или умер, как воины изнасиловали ее, привязали и возвращались насиловать снова, как она лежала, ожидая своей смерти, о боли, стыде и гневе, и страже – обо всем она рассказала мне, пока я не запомнил этот свой урок наизусть.
Потерять любовь и узнать, как ты потерял ее, когда не было вины у обоих, подобно слепым детям, на ощупь пробиравшимся в темноте – в этом была острая, как лезвие ножа, боль.
– Демиздор, – сказал я, – пойдем со мной. Мы можем быть друзьями, по меньшей мере.
– Но мне не нужна твоя дружба. Я хочу твоей любви, и в то же время я не хочу ее. Иди, или я прокляну тебя. Это проклятье пристанет, потому что женские проклятья более жестоки, чем ваши.
Я увидел, что убеждать бесполезно. Я повернулся, отвязал лошадь и вскочил в седло.