Теперь же при диком капитализме всё то же, но с той разницей, что делается открыто. Не знаю, что лучше? Оба варианта никудышные и подлые…
Но жить, как говорится, всё равно надо.
Я говорил о закономерностях движения на самый Верх тогда, в моё время. Они, конечно, существовали. Пробивались люди не только хитрые, с изворотливым умом, умеющие просчитывать ситуации, но и люди-бойцы, с железной хваткой и волей, которые могут переступить не только через светские и нравственные законы, но и сломанные ими же судьбы друзей и близких.
Только такие могли выжить и удержаться наверху, когда ситуация в стране перевернулась на сто восемьдесят градусов. Уж как преданы были Горбачёву – Яковлев, Алиев, Шеварднадзе и другие первые секретари в республиках, которых он извлёк из "клана" своих комсомольских друзей, а ведь все отшатнулись и успели спрыгнуть с тонущего корабля.
Предали? Нет! Тех, которые сами многократно предавали, не предают. Их сбрасывают, как изношенные туфли.
Когда Горбачёв ещё при неограниченной силе Генсека молотил рвущего у него власть Ельцина, Яковлев, в отличие от Лигачёва и других секретарей ЦК, не кинулся в эту свару. Он выжидал, чья же сторона возьмёт верх. И даже тогда, когда Ельцин был вроде бы повержен и отправлен с первого секретаря МК в зачуханный Госстрой, он отмолчался. Думаю, отмолчался лишь публично. Самому же он, конечно, нашёптывал о своей преданности и подавал советы, как расправиться с отступником. Когда шла агония несчастного, инфантильного ГКЧП, Яковлев также не проявлял себя публично, а вот, когда "Горби", любимца Запада, доставили из Фороса в Москву и потребовали отречения от президентства, он пришкандыбал в Белый дом, где ельцинисты шумно праздновали свою победу…
Тут же влез на трибуну и провозгласил программную речь. Главным в ней был вопль: "Теперь надо не допустить в наши ряды победителей всякую шпану! Надо зорко следить, чтобы она не пролезла!"
Яковлев охотно позировал перед телекамерами, рассказывая, как спецслужбы Горбачёва в последние недели установили за ним "наружку" и не давали ему проходу…
И пошла-поехала его кипучая деятельность у трона нового президента, теперь уже России, который ради этой вожделенной цели развалил великую страну. В этом угаре-эйфории, в каком-то интервью, которые Ельцин тогда давал по нескольку на дню, мелькнул такой пассаж. Репортёр спрашивает об отношении Ельцина к кульбиту Яковлева от одного президента к другому. И тот отвечает приблизительно следующее:
— А что Саша? Он нормально поступил, нормальный мужик…
И это ещё раз подтвердило мою мысль, в которую я уверовал за многолетние наблюдения с близкого расстояния за этими, скорей нелюдьми, чем людьми. Они не предают друг друга. Да в их жизненных нормах и нет такого понятия. Они руководствуются всё теми же старыми коммунистическими принципами революционной целесообразности, а не моралью.
9. На новой службе
Мои наблюдения с близкого расстояния за партийной элитой привели к выводу, что в её среде два параллельных течения. Одни, так называемые чистые партийные функционеры, которые своё начало ведут от Сталина, а, может быть, чуть и раньше, словом, от профессиональных политиков-революционеров. Они считаются высшей кастой.
Второе течение, или второй эшелон – это специалисты-учёные, а проще – интеллектуальные рабы, которым, как и притоку, не суждено навязать своего названия, так и им, интеллектуальным рабам, никогда не выбиться в первые лица.
Самая высшая их ступень в партийной иерархии – "серый кардинал" при Папе-Генсеке. Это Бухарин, Суслов, Шепилов, Яковлев… И несть им числа.
Все они выбивались лишь к подножию трона. И никогда не взбирались на него. Там восседали энергичные самоучки и неучи без интеллигентных комплексов, начиная от заочника Ленина (закончившего экстерном университет), до юриста без единого дня практики Горбачёва. Эти чистые партийцы всегда свысока, а часто и с презрением смотрели на интеллигенцию.
Ленин цинично называл ее говном, Сталин – мозгляками, а Хрущёв устраивал интеллектуалам, художникам и писателям прилюдные порки и разносы.
Даже в отделе пропаганды, где призваны были работать с интеллигенцией, очень чётко происходило это разграничение. Работники типа Марата Грамова, пришедшие с партийных должностей в обкомах, с кастовой брезгливостью смотрели на своих коллег – кандидатов и докторов наук. С их брезгливых губ так и рвалась знаменитая фраза легендарного Василия Ивановича: "Мы академиев не кончали!"