Никто не отозвался. Девушки хотели уже уйти, но внутри послышался кашель и на пороге появился старик, хмурый, с торчащими усами.
— Ну, конечно же, это мне только показалось, что кто-то стучит, — говорил он сам с собой. — Показалось. Кому сейчас стучать? Живого человека в селе не осталось.
— Дедушка Гьоне! — воскликнула Божурка. — Ты здесь?
Старик улыбался. Усы его еще больше встали торчком, как иглы у ежа.
— Смотри-ка — Таня! И Божурка. Здравствуйте, девушки. Так ведь ты же сломала ногу? Значит, уже вернулась? И зачем вы пришли в такую глухомань?
— А ты, дедушка Гьоне? Почему ты тут живешь? Один, да?
— Один, дочка. Наши все уехали, а дом-то не разобрали — что с него взять? Да и денег на разборку не стоило тратить. А он высоко стоит. Не зальет его. Я тут должен оставаться, пока не закончат стройку. Тут мне совсем близехонько, вот я и прихожу ночевать. Только старуха моя сердится. Прошлое воскресенье взял отпуск и навестил своих, денег им отвез маленько. Так старуха меня бранит. «Чего ты там, как сыч, один торчишь, когда к нам переберешься?»
— И тебе не страшно? — спросила Таня.
— Сейчас, как потеплело да посветлело, ничего, а зимой одному жутко. Дрова, что были, пожег. А нарубить негде. Все вырыли. Да и наши всё повывезли. Только одеяло и осталось.
— Дедушка Гьоне, а что ваши говорят? — с беспокойством спросила Божурка — Довольны они?
— Ворчат. То одно, то другое. Все вспоминают, как в селе жили. Ведь людям рот не заткнешь.
Девушки возвращались на строительство. Божурке хотелось поскорее выйти из села. Здесь ее ничто больше не удерживает. А как закончат стройку и Ганчо придет из армии, они построят себе где-нибудь новый дом, с садом.
Подруги уже подошли к стройке. Плотина, высоко поднимавшаяся над водой, была теперь видна издалека. На ее краю висят две люльки. На одной — длинноногий Недко. Он крепко зажал в руках шланг и, не глядя вниз, на воду, чтоб не кружилась голова, аккуратно покрывает раствором верхнюю часть плотины. В другой люльке устроился Момчил. Он весело насвистывает и беззаботно отвечает на шутки товарищей, что под его тяжестью оборвется трос:
— Ничего. Падать тут мягко — сразу в ванну.
Момчил не боится головокружения, но и он не смотрит на воду, не заглядывается на красиво очерченные берега нового озера. Главное для него — сделать плотину крепкой и водонепроницаемой. Все знают: там, где Момчил, все будет сделано на совесть, прочно. «Здесь работал Момчил», — и он выводит огромное и немного покривившееся «М». Ничего, что скоро вода скроет эту букву. Момчил знает: здесь он стал мастером.
— Момчил! — крикнула ему Таня, направляясь по бетонному мосту к плотине. — Напиши «Т» и «Б» — пусть знают, что и мы с Божуркой здесь работали.
И вдруг девушки пустились бежать. Им показалось, что раздался гудок к началу смены. Но это был сигнал паровоза, который совершал свои последние рейсы. Они остановились и от души рассмеялись.
40
Никто не спал этой ночью в Буковице. Все спешили к шахте. Никто не спрашивал, кто из какой смены, где работает. Только столпившись у подъемника, задавали каждому, кто поднимался, один и тот же вопрос:
— Ну как там?
— Не повезло нам, — расстроенно говорил проходчик из второй смены. — Третья смена уже пришла.
— А она успеет закончить проходку? — спрашивал рабочий из первой смены. — Докуда дошли? Сколько взрывов было?
— Да только один, — раздраженно ответил проходчик, — уж ко второму все приготовили, так на ж тебе, времени не осталось. Третья смена уж очень спешит, не рано ли они пришли?
— Бригадир остался внизу, — слышался в темноте чей-то голос, — поглядеть, что там будет. Нам показалось, что слышим уже взрывы с той стороны. Наверно, этой ночью произойдет сбойка.
— Посмотрим, кто вперед — наши или с той стороны…
— А мне даже не верится, что сегодня кончим. По плану через восемь дней должны встретиться.
— Что план! Мы вчера вместо трех пять раз взрывали. И позавчера тоже. А три дня назад так даже шесть — каждая смена по два. Да одни мы на пять метров больше прошли.
Небритый молодой рабочий в шахтерской каске, из-под которой выбивался светлый чуб, кричал из клети подъемника:
— Кто принесет сверла? Эй, Душко, ты, что ли? Слетай-ка. Да только давай самые лучшие. Ведь последние! Начинаем атаку!