Внесли крышку гроба.
Я в последний раз поцеловал холодный лоб и руку Л. Н. и стал у притолоки входной двери, ожидая, пока закроют крышку гроба, чтобы до последней минуты видеть дорогое мне лицо. Двое крестьян держали наготове крышку.
В комнату вошли Софья Андреевна и дети Л. Н. и стали прощаться.
Я стоял, как в полусне, как вдруг услыхал грубый и громкий окрик Андрея Львовича:
— Разве вы, Александр Борисович, не видите, что сейчас прощаются родные, и посторонним тут не место!
Стоявший рядом с ним Сергей Львович остановил его и сказал:
— Что ты, Андрюша, разве Александр Борисович посторонний?
Я посмотрел в последний раз на Л. Н. и вышел…
На дворе я стал с женой недалеко от входной двери.
Везде было черно от народу.
Как только в дверях показался гроб, вся толпа, как один человек, опустилась на колени.
Гроб вынесли сыновья и родные, и потом несли все по очереди. Пели «вечную память». В лесу было тихо.
Гроб донесли до могилы и там опустили в землю. Когда опускали гроб, все опять склонили колена. Все время пели «вечную память».
При опускании гроба вблизи стоял какой‑то полицейский чин, оставшийся стоять. Ему закричали: «Полиция, на колени!» — и он покорно опустился на колени. Речей не было… Только Л. А. Суллержицкий в нескольких словах объяснил, почему Л. Н. похоронили именно здесь, да еще кто‑то из толпы произнес несколько ненужных фальшивых слов… Все долго, молча не расходились… Стало совсем почти темно…
Мы с женой ненадолго зашли в дом. Сидели внизу «под сводами».
Вскоре все, имевшие связь с Телятенками, отправились туда, частью пешком, частью на телегах.
Владимир Григорьевич и Анна Константиновна Чертковы на похоронах не были.
В Телятенках нас накормили. Все были как одеревенелые…
Владимир Григорьевич предложил прочесть вслух мало кому известную статью Л. Н. «Зеленая палочка».
Прочли. Чтение трудно воспринималось и как будто не доходило до слушателей: очень уж все были измучены.
К ночи мы с женой уехали на станцию Щекино и оттуда в Москву.
7 декабря. В ночь на шестое декабря мы с женой поехали в Телятенки.
Шестого днем мы отправились на могилу Л. Н. Там встретили Софью Андреевну и Татьяну Львовну. Мы пошли с ними в дом. Мне хотелось побывать еще раз в доме Л. Н….
Софья Андреевна встретила нас довольно приветливо. Говоря со мной, она сказала, что после праздников, 15–20 января поедет в Москву и передаст Александре Львовне все находящиеся в Историческом музее рукописи Л. Н.
— Я ей все отдам. Разве мне теперь что‑нибудь нужно?!
Я пошел в кабинет Л. Н. Софья Андреевна пошла со мной.
Все осталось, как было, — только лежали серебряные венки, которые Софья Андреевна боялась оставить внизу, где хранились все остальные венки.
Я постоял в кабинете, потом прошел к Л. Н. в спальню. Когда я выходил оттуда, Софья Андреевна на пороге остановила меня…
Я никогда не забуду ее лица и всей фигуры!
Она дрожащим, прерывающимся голосом стала говорить:
— Что со мной было! Что со мной было! Как я могла это сделать?! Я сама не знаю, что со мной было… Александр Борисович, если бы вы знали, что я переживаю! Эти ужасные ночи!.. Как я могла дойти до такого ослепления?!.. Ведь я его убила!..
Она вся дрожала и плакала…
Я понял весь ужас ее душевного состояния. Я знал, что в эту минуту она была вполне искренна, и мне было глубоко ее жаль, жаль ее больную страдающую душу. Я знаю, что, несмотря на все ужасные слова, которые она говорила и без сомнения будет говорить и впредь, ей должно быть мучительно тяжело, хотя бы когда она остается наедине с собою…
Выйдя через маленькую гостиную в канцелярию, я не выдержал и долго плакал, сидя там один в углу…
С тех пор я не был в яснополянском доме.
Приложения
Особенности устной речи Л. H.:
Л. H. слегка пришепетывал. Слово «лучше», например, в его произношении звучало приблизительно так: «лутце». Не знаю, было ли это только следствием старческого отсутствия зубов или Л. H. говорил так и в молодые годы. К сожалению, я никогда не спросил об этом ни у кого из знавших Л. Н. молодым. Характерно, что сестра его Мария Николаевна (тоже глубокая старуха, не имевшая уже зубов) говорила так же. Надо вообще заметить, что склад речи и в особенности произношение отдельных слов были у них весьма сходными. Оба они совершенно чисто произносили буквы «р» и «л». Букву «г» Л. Н. в некоторых словах произносил как легкое французское «h», например, в словах: «господи», «богатый», «богатство». В словах: «что», «скучно», «конечно» и т. п. Л. Н. произносил «ч», как «ш»: «што», «скушно», «ко- нешно»; слово «конечно» Л.H., впрочем, употреблял редко, говоря обычно не «конечно», а «разумеется». Также он чаще говорил «ежели», чем «если». Слова «первый», «зеркало» Л. Н. произносил как бы с мягким знаком после «р» — «перьвый», «зерькало».