Однажды в Москве — это было на другой день после свадьбы Татьяны Львовны, когда родные и друзья провожали ее на Брестском вокзале (она уезжала с мужем за границу), — я видел Л. Н. в хорошей меховой шубе с прекрасным воротником; вероятно, он носил ее прежде, когда еще одевался «барином». В тот день было холодно, а Л. Н. был совсем нездоров. В первую минуту я не узнал его, так мне было странно видеть его в такой одежде.
Когда Л. Н. нездоровилось, он сидел обыкновенно у себя в комнате с книгой, в теплом халате и надевал на голову круглую черную шелковую ермолку; при этом он иногда необыкновенно громко зевал (это бывало большей частью в сумерки), что, особенно летом при открытых окнах, раздавалось по всему дому и было верным признаком, что ему нездоровится. Если в комнатах было холодно, Л. Н. надевал вязаную не то куртку, не то кофту из коричневой шерсти, которую ему связала, кажется, одна из сестер Стахович. Когда Л. Н. нездоровилось, особенно если у него были «перебои» пульса, он часто покашливал характерным сухим и коротким сердечным кашлем.
Смеялся Л. Н. детским, заразительным, необыкновенно искренним смехом, иногда до слез; но смеялся довольно редко. Плакал легко, больше не от горя, а когда рассказывал, слушал, или читал что‑нибудь трогавшее его. Часто плакал, слушая музыку.
Л. Н. странно держал перо: он не выставлял вперед ни одного пальца, а держал их все горсточкой и водил пером по бумаге круглыми движениями, почти не отрывая пера от бумаги и не делая нажимов. Черновые рукописи Л. Н. читаются трудно и требуют для разбора большой привычки. Он писал сначала ряд строк, часто зачеркивая и исправляя, потом вписывал новый ряд между прежними, делал разнообразные сноски и вставки на полях, поперек написанной страницы, а также на отдельных клочках бумаги, — многие слова недописывал, а часто вместо слова писал одну букву. Такая рукопись на первый взгляд производит впечатление какой‑то черной икры, в которой нет возможности разобрать отдельных слов. Бывали случаи, когда он сам не мог разобрать им написанного. Впрочем, несколько близких ко Л. Н. лиц, прибегая иногда к помощи лупы, почти всегда в конце концов разбирали все им написанное.
Л. Н. трогательно любил детей и умел с ними обращаться. Дети легко шли к нему и охотно слушали его рассказы.
Животных, особенно лошадей и собак, Л. Н. любил, но лая собак не выносил; когда вблизи лаяла собака, он испытывал от этого положительно страдание. Не любил также, когда при нем насвистывали — это его всегда раздражало и шокировало, как бы казалось неприличным.
Л. Н. очень любил цветы. С прогулки он постоянно приносил букет полевых цветов. Из садовых цветов больше всего любил душистый горошек и гелиотроп.
На пустяки Л. Н. был скуп: жалел бумагу — писал часто на клочках; не любил проигрывать в карты, хотя в Ясной играли всегда по очень маленькой и игра кончалась копейками; жалел надевать новые вещи.
Часто Л. Н. увлекался каким‑нибудь режимом, о котором услышит или прочтет. Такие увлечения обычно скоро проходили. Это были: гимнастика, кумыс, кефир, чай из черники и проч. Однажды у Л. Н. был посетитель, рассказавший о себе, что он раз в неделю сутки ничего не ест. Л. Н. попробовал и это.
Л. Н. любил купаться и до конца жизни летом, если бывал здоров, купался. Помню, когда я в первый раз пошел с ним купаться, я обратил внимание на большую родинку величиною с гривенник у него на правом (кажется) боку. Плавал Л. Н. как‑то по — лягушачьи. Он купался, как мужики, оставаясь недолго в воде, и, как они, купался серьезно, не торопясь, как дело делал.
Когда я в 1896 году летом был в Ясной, Л. Н. сказал мне:
— Нынешнее лето я в первый раз не работаю в поле. Стар стал, чувствую, что мне это было бы трудно.
Л. Н. прекрасно читал вслух — просто, но в художественных вещах изменяя интонации для различных действующих лиц. Я слышал от него, между прочим: «Пиковую даму» Пушкина (не целиком), Герцена — «Поврежденный» (эту вещь Л. Н. ставил очень высоко, но говорил, что конец слабее остального — искусственен и сентиментален), «Доктор, умирающий и мертвые» (не целиком), отрывки статей из «Колокола» (издание Л. Тихомирова), например, описание смотра войск, на котором были австрийский император и Николай I (это описание, неизменно приводившее Л. Н. в восхищение, он при мне читал вслух несколько раз), Чехова — «Душечка» (несколько раз), «Мужики», «В овраге».