М. А. Оленина д’Альгейм приезжала в Ясную. Ее театральная, несколько аффектированная манера исполнения тоже мало тронула Л. Н. «Полководец» и «Детская» Мусоргского показались Л. Н. совершенно фальшивыми — «стыдно слушать». Превосходно спетые ею (без сопровождения) несколько русских народных песен привели Л. Н. в восторг.
Приезжала несколько раз в Ясную и привозила с собою клавесин Ванда Ландовская. Она играла очень много на фортепиано и на клавесине и доставляла Л. Н. большую радость. Он восхищался до слез старинными композиторами в ее исполнении. Однажды Ландовская играла Л. Н. сочинения Шопена, но исполнение ею Шопена понравилось ему значительно меньше.
С. И. Танеев был близок к Толстым, часто бывал у них и два лета (1895–1896 гг.) прожил в Ясной Поляне. Сочинения Танеева совершенно не нравились Л. Н. Как пианиста Л. Н. ценил его очень высоко и слушал его игру с большим наслаждением. Из крупных вещей при мне Танеев играл Л.H.: сонаты ор. 26 (с похоронным маршем) и ор. 31, d‑moll Бетховена, его же четвертый концерт и «Davidsbund- ler» Шумана.
Французский ансамбль старинных инструментов во главе с братьями Казадезюс, приезжавший осенью или зимою, кажется, 1909 года в Ясную вместе с С. А. Кусевицким (контрабас), понравился Л. Н. меньше, чем я ожидал.
Незадолго до моего знакомства с Толстыми Л. Н. был в концерте знаменитого «чешского квартета», а после и «чехи» были в Хамовниках и много ему играли. Л. Н. от их игры был в восторге.
Несколько раз при мне Л. Н. вспоминал с большим восхищением игру братьев Рубинштейнов, особенно Антона.
Л. Н. очень любил русские народные песни, больше веселые, чем протяжные. Любил балалайку, гитару, даже гармонику. Любил также цыганские старинные романсы (семейное толстовское пристрастие).
Всякую игру Л. Н. очень любил, хотя ни в одну не играл особенно хорошо, — шахматы, карты, теннис, городки и т. п. В шахматы Л. Н. играл недурно, обычно атакуя противника без достаточной оценки положения и ресурсов для атаки, вследствие чего игроку с большей выдержкой он должен был проигрывать много партий (что было, например, когда он играл со мной). Когда Л. Н. выигрывал, он по — детски радовался, при проигрыше искренне огорчался. Если он делал в шахматы грубый промах и замечал это, он хватался за голову и необыкновенно громко вскрикивал: «A — а!!», чем часто пугал присутствующих в комнате. Вскрикивал так Л.H., впрочем, не только при шахматных промахах, но и в других аналогичных случаях.
Кроме всевозможных посетителей, желавших побеседовать со Л.H., спросить его совета, помощи или, наконец, просто взглянуть на него, в Ясную заходило великое множество нищих, как прохожих, случайных, так и местных, более или менее постоянных. Л. Н. всем им подавал и всем поровну, если не ошибаюсь, по гривеннику. Для Л. Н. это было крайне мучительно — он болезненно сознавал бесцельность, а часто и вред такой помощи, однако не подавать им также не мог. Он испытывал после таких посещений нищих положительно физические страдания.
Был в окрестностях Ясной нищий Фаддей (из деревушки Дёменки) — особенно назойливый и неприятный; он никогда ничем не был доволен, всего ему было мало и избавиться от него было очень трудно: он ворчал, ругался и упорно не желал уходить. Л. Н. старался и с ним быть кротким, но это ему не всегда удавалось — он не выдерживал и раздражался.
К Л. Н. часто обращались знакомые и незнакомые за советами в трудных случаях жизни. В этих случаях Л. Н. очень не любил давать советы, не желая и считая вредным оказывать нравственное давление.
Когда к нему обращались, например, молодые люди, собирающиеся по религиозным убеждениям отказаться от военной службы, он обычно отговаривал их, справедливо полагая, что самое обращение к нему за советом уже является признаком недостаточной твердости готовящегося к отказу.
Помню юмористический случай, рассказанный мне самим Л. Н. Один молодой человек рассказал ему историю своего романа и заключил ее вопросом — жениться ли ему. Л. Н. ответил:
— Разумеется, нет! — И на недоумение вопрошавшего сказал: — Да ежели бы вам следовало жениться, вы никогда не стали бы меня об этом спрашивать.
Л. Н. проявлял довольно часто, особенно в полушутливых беседах, черты женофобства, скептически отзываясь об умственных и моральных качествах женщин. В то же время в его отношении к женщинам проявлялась старинная рыцарская учтивость.
Чистотой женских нравов Л. Н. очень дорожил, часто принимая, например, меры, чтобы слишком откровенная книга не попала в руки кому‑либо из его уже совершенно взрослых дочерей.
Л. Н. отличался удивительной терпимостью к людям. Когда при нем кого‑либо осуждали, он останавливал осуждавших и говорил: «Простите его», или «Богу всякие нужны».