Потом его мягко положило грудью на руль. Он услышал шорох шин по асфальту и понял, что куда-то исчез звук мотора. Слышна стала трансмиссия, слышна стала подвеска… даже то, как текла вода в радиаторе, стало слышно. Потом стихло и это, и остался только шум, похожий на скольжение дворников по стеклу. Но дворники были неподвижны…
Это кровь в ушах, понял он.
Грузовик остановился.
Уже зная, что это ничего не даст, Ронхейм надавил кнопку стартера. Бесполезно. В кабине было абсолютно темно. На приборной доске не светилось ничего.
И вокруг было тоже абсолютно темно. Будто мир утонул в чернильном пруду.
Лес и небо не различались.
Ронхейм зачем-то потрогал лицо. Лицо пока что оставалось на месте.
Пока…
Паники не было. Даже испуга — и того не было. Или был тот запредельный испуг, который поначалу просто не ощущается.
А потом возник голубоватый свет. Такой свет выдыхает в темную комнату включенный телевизор.
Преодолевая нервное оцепенение, Ронхейм наклонился к рулю. Свет стекал сверху, однако источник его долго, невыносимо долго не показывался.
Гады, подумал Ронхейм непонятно про кого.
Мыслям, как и мышцам, приходилось рвать паутину.
Потом стало совсем светло. Но не было теней, и поэтому все вокруг казалось неумелым рисунком.
То, что появилось в небе, не вязалось ни с чем. Будто к этому неумелому рисунку сзади поднесли горящую спичку — и в бумаге появилось отверстие с тлеющими краями. Сначала оно казалось неровным… Потом — резко, скачком — зрение перестроилось. Вместо дыры стало плотное тело: чуть светящийся овальный предмет с какими-то поперечными ребрами, выступами и рядами ярких зеленоватых и красноватых точек.
Если это светились иллюминаторы, то предмет в небе был не меньше авианосца. Ронхейм вдруг испытал прилив дикой ненависти. Суки, вы думаете, я наложу в штаны? Вот вам!.. Он вытащил из-под сиденья «ремингтон», из бардачка — коробку с патронами. Пальцы дрожали, патроны рассыпались. Он все же сумел подобрать несколько, сунул в карман. Передернул затвор ружья. «Авианосец» занимал уже почти все небо. Ронхейм вывалился из кабины, на негнущихся ногах медленно направился к заднему борту своего фургона. Все вокруг наполнял светящийся туман. Кажется, кто-то шевелился там, у заднего борта…
Ронхейм выстрелил. Свет задергался, как желе. Он выстрелил еще и еще. И еще. И еще…
Двери фургона были распахнуты, но штабеля коробок оставались стоять нетронутые.
Все силы куда-то ушли. Ронхейм сел на землю. «Ремингтон» выпал, но подобрать его он не смог — руки не слушались. Светящийся туман медленно гас, а где-то вдали мерцали синие огоньки. И они приближались.
2
— Судя по описанию, которое дал шофер, это был зверь вроде горного льва, — Скалли понюхала стреляную гильзу. Пахло горелым порохом и пластиком. — Не могу понять, как с такой дистанции можно промахнуться, тем более картечью.
Вроде?.. — рассеянно отозвался Малдер. — Наверное, бедный лев затеял трансконтинентальный марш за права кошачьих меньшинств…
— Судя по сообщениям синоптиков, погодные условия могли способствовать возникновению сухих гроз… — Могли или способствовали?.. — а попадание молнии в грузовик, не исключено, привело к отказу всех систем автомобиля… — Не исключено?..
— Почвы здесь болотистые, и выход болотного газа мог вызвать то свечение, о котором говорил шофер… — Болотный газ?
— Да. Образуется при анаэробном разложении органических веществ. При окислении на воздухе дает холодное свечение, известное как «блуждающие огни» или «огненные шары»… — Ты знаешь… Малдер вдруг остановился. Радиометр в руках засвистел. Стрелка, дрогнув, описала долу круг. Он присел, всмотрелся. Пятно, имеющее повышенную активность, походило на засохший плевок. Малдер пинцетом отковырнул чешуйку «плевка» и положил ее в пакет из просвинцованной резины.
— …со мой было примерно то же самое, когда я слопал парочку несвежих хот-догов. Бог с ним, с болотным газом. Ты объясни, почему шофер принялся палить? В кого?
— Он почти сутки провел за рулем. Он вполне мог начать палить в собственные галлюцинации.
— А полиция трех графств тоже гонялась за его галлюцинациями? Или за блуждающими огнями? Нет, Скалли, нет. Я уже не первый раз занимаюсь приземлением летающих тарелок. Озеро Окабоджи, Биг-Бэй, Невада… Все то же самое: свечение воздуха, пятна какой-то дряни с радиоактивностью в пять фоновых уровней…
— Но это ведь не решающие доказательства. Можно объяснить…
— Совершенно верно. А вот это объяснить нельзя. — Малдер положил на ладонь два секундомера. — Я запустил их одновременно, когда мы приехали сюда. Один оставался в машине, другой я носил с собой.
Скалли долго всматривалась в циферблаты.
— Они… точные?
— Плюс-минус секунда в неделю.
— Разница — сорок шесть секунд… — За полчаса. Такие дела. Эйнштейн
что говорил? Время движущихся объектов замедляется? В нашем случае — если я правильно посчитал — я должен был развить скорость сто пятьдесят шесть тысяч миль в секунду.
— Никогда не замечала за тобой таких способностей к быстрому счету… — Я считал еще в позапрошлом году, в Неваде. Вот… — в блокноте была аккуратная таблица. — И ни тогда, ни сейчас меня не оштрафовали за превышение скорости. Это ли не доказательство? — По закону тебя могут оштрафовать, если ты превысишь скорость, находясь за рулем автомобиля. Ты же был не за рулем. Поэтому отсутствие штрафных квитанций не может считаться доказательством по делу.
… Давай-ка побеседуем с шофером.
— Вот это мысль, достойная агента ФБР.
3
В кабинете, куда их посадил шериф, окна были зарешечены, и на стенах висели две картины: необычный пейзаж, изображающий заснеженные пальмы, и карандашный набросок голой девушки.
— Не понимаю, почему меня задерживают, — Ронхейм цедил слова медленно;
видно было, что он изо всех сил сдерживается. — Из-за этих выстрелов на дороге? Но у меня есть разрешение на оружие, я умею его применять, я дипломированный ветеринар, развожу лошадей… Это была дикая кошка, похожая на горного льва. Я стрелял, защищая свою жизнь. Что еще?
— Ну, прежде всего — спасибо за отчет, составленный вами о событиях этой ночи, — сказал Малдер, усаживаясь поудобнее. — О встрече…
— С тарелкой? Да. Эта штука была круглая, как тарелка. С огнями, красными и зелеными…
— А другие свидетели будто бы говорили, что она имеет форму сигары, — сказал Малдер.
— Я, между прочим, не напрашивался на этот разговор, — тут же ощетинился Ронхейм. — Если вам интересны другие свидетели, так и болтайте с ними. А я поехал. Все, что мне надо сейчас, — это довезти эти траханные запчасти.
Он вдруг покраснел и дернулся, а потом закашлялся — резко и сухо.
Скалли налила стакан воды из кувшина, подала ему. Ронхейм сделал отрицательный жест рукой.
— Будет… хуже… — выдавил он. — Они подождали, когда Ронхейм откашляется и вытрет слезы с глаз. — Простите за бестактный вопрос, — сказала Скалли, — но давно ли это у вас? — А что?
— Видите ли, поскольку вы не ветеран… Кашель, выраженные кожные реакции, озноб, иногда сыпь… я права? — Предположим.
— Типичная картина «синдрома войны в Заливе».
— Меня там не было. — Но — Секунду, Скалли, — Малдер коснулся ее руки. — Мистер Ронхейм, скажите мне, давно ли вы чувствуете себя не в своей тарелке? — С этой чертовой ночи… Дверь кабинета распахнулась — намного более резко, чем это принято в хороших домах и хороших полицейских участках, излишне говорить, что она распахнулась без стука. Вошел шериф и с ним еще кто-то — молодой, безликий, в синем костюме. — Мистер Ронхейм? — подчеркнуто не глядя на фэбээровцев, начальник полиции подошел к шоферу и подал ему руку. — Шериф Барбот. Прошу прощения за неудобства, которые вы пережили. Ваш грузовик осмотрен, вы можете следовать дальше.