Андрей молчал. Все рушилось. Сталин обошел стол, покачал головой и нажал на кнопку. Дверь скрипнула, и кто-то профессионально-крепко взял Андрея за плечо. Все. Конец. Все зря, все напрасно. Уже разворачиваясь за ведущим его захватом, под безнадежной волной внезапно нахлынувшего спокойствия, Андрей, вывернув шею, даже не сказал, а прохрипел:
– Вы… Вы хотя бы Якова на фронт не пускайте. Один нормальный человек в семье, и того…
Сталин резко вздернул подбородок-.
– Что вы там сказали про Якова? Товарищ лейтенант, подождите за дверью еще несколько минут, – хватка с руки исчезла, тихий толчок воздуха от бесшумно закрывшейся двери. – А вы говорите. Не бойтесь. Вы не должны испытывать иллюзий, раз уж… владеете информацией. Хуже вам уже не будет. Говорите!
– Погиб Яков. В первые дни войны в плен попал. Застрелили его… При попытке к бегству. – Андрей опускал подробности, не до подробностей было. Смерть смотрела на него через желтые глаза на перекошенном лице вождя. Потом… глаза погасли, стали неживыми. Сталин в несколько секунд постарел и стал, наверное, таким, каким в той жизни выглядел только перед смертью.
– При попытке к бегству, – эхом повторил Сталин.
– Он-то достойно умер… А вот Василий… Василий Сталин… Генерал-лейтенант, блин! Спился он, ваш генерал-лейтенант, как последняя пьянь подзаборная, спился. В одних подштанниках из генеральского пистолета ворон стрелял! Мне врать незачем, чем скорее вы меня кончите, тем мне же лучше! – Истерика опять захлестнула Андрея с головой. – Светлана ваша вообще в Англию сбежала! И написала о вас… Многое написала.
– Что! – Сталин вздрогнул, как от удара хлыстом, и рванулся к нему, как будто хотел задушить. Но рывка не вышло, из вождя как будто вытащили пружину. Андрей, наконец, испугался. Испугался не за себя, тут уж поздно пить боржоми, испугался того, что Сталин рухнет прямо тут, на месте, и умрет, и никто ему больше не поверит, и в создавшейся неразберихе грызни за наследство бравые панцергренадиры промаршируют гусиным шагом по залитой сентябрьским солнцем Красной площади. И он торопливо пробормотал:
– А вот Артем Сергеев…
– Артем? – Сталин ждал последнего удара. Что с того, что Артем, сын его старого друга, был приемным – он тоже был его сыном – Артем?
– Он жив был еще… когда меня… сюда перебросило. Генерал-майор артиллерии. Тоже попал в плен, но сбежал, партизанил, ранен был, вывезли его на самолете. Всю войну прошел. Я сайт его делал. На «Комстаре».
– Сайт? Вы имеете в виду… он тоже… собачий парикмахер?
– Да нет же! Какой к черту парикмахер! Говорю же – генерал-майор. Передачу смотрел, он там про войну рассказывал. Железный мужик. Да вы что думаете, – догадался он, – что в Сети одни уроды собрались? Там дерьма, конечно, хватает, но и в реале тоже разное попадается. Мы вон для нашего сегмента ну… орбитальной космической станции… сайт ваяли… – О том, что станция, хотя и сделана больше чем наполовину в России, но контролируется американцами, Андрей почел за благо не напоминать. Но Сталину было не до космоса и не до сайтов, по большому-то счету.
– А Яков? – Сталина чуть отпустило, но лишь чуть. – Он… он не…
– Он держался сколько мог. Немцы предложили обменять его на Паулюса, на фельдмаршала. Его наши под Сталинградом взяли. Но вы тогда сказали, – Андрей попытался вспомнить точную формулировку, – «Мы фельдмаршалов на лейтенантов не меняем». И он… тоже пытался бежать… Но его убили.
Странным образом напоминание о собственной стойкости в других обстоятельствах, которых как бы и не было еще, придало Сталину сил. Он несколько бесконечных минут ходил по кабинету, закурил, сломав две или три спички. На лицо возвращалось всегдашнее бесстрастное выражение. Лишь приопущенные плечи напоминали о том беспомощном старике, которого Андрей видел несколько минут назад.
– Мы… мы тоже можем совершать ошибки… – Услышать такое признание от Сталина было, скорее, дурным знаком. Хотя тот был прав – хуже быть уже не могло. – Вы в чем-то правы. Часть вины… да. Часть вины лежит и на нас. Но сколько прошло времени с… моей смерти? Полвека? Вы что думаете, ми, ваши деды… даже – прадеды… что мы будем вытирать вам сопли вечно? Вы что думаете, что вам так и придется жить на всем готовом?
Андрей молчал. Говорить было нечего.
– Впрочем… что касается вас лично. Я прочитал все ваши показания. И протоколы допросов – тоже. Я знаю, что наши сотрудники… не всегда придерживались… законности. Мы разберемся с этими сотрудниками, – вождь улыбнулся, одним ртом, лицо все еще напоминало посмертную маску. – И… мне понравилось, как вы держались. Вы могли пойти по легкому пути… не настаивать на своем. Вы могли согласиться с тем, что вы – английский шпион, который… хочет спровоцировать войну между Советским Союзом и Германией. Вы знаете, Черчилль очень рассчитывает на войну между СССР и Германией. Вы получили бы срок, а когда – в пятьдесят третьем, да? В пятьдесят третьем вы могли бы выйти на волю.
Андрей вымученно улыбнулся. Как он сам не скатился на указанный Сталиным путь, он и сам понимал с трудом. Видимо, цифра «двадцать миллионов» слишком прочной занозой сидела в его мозгу, такой прочной, что сержанту Люшкину со товарищи все-таки не хватило старания.
– Но вы выдержали. И добились, чтобы на вас… обратили внимание. А это значит… Это значит, что на что-то вы еще годитесь. Так что… Давайте поговорим немножко подробнее. О том, что, как вы говорите, нам вскоре предстоит. И не вскоре – тоже. Тем более, что товарищ Берия кое-что, как выяснилось… упустил. Но вот об этом – о моих детях… О МОИХ детях ему знать… не обязательно. Вы – поняли?
Сталин подошел к выходу и открыл сначала внутреннюю, а потом и внешнюю двери тамбура.
– Товарищ Берия! Заходите!
Сталин еще раз прошелся по комнате, совсем как в виденных еще в той жизни, в детстве, фильмах.
– И последний вопрос, товарищ… дизайнер. Как вы видите свою дальнейшую судьбу?
Слово «последний» резануло по нервам не хуже бензопилы из «Дума», но Андрей постарался ответить спокойно.
– Ну, первый вариант напрашивается сам собой. Это ведь вы сказали – нет человека, нет проблемы. Или я ошибаюсь?
Сталин улыбнулся в усы (нет, все же была в том социалистическом реализме правда жизни, была!) и коротко махнул трубкой – я, не я – продолжай, мол.
– Жить, конечно, хочется, но бояться я уже устал. А если вы мне хоть чуть поверили – так хоть не зря пропаду. Глядишь, не двадцать миллио… – Сталин резким движением руки с трубкой оборвал его. Видно было, что ему неприятно. – Второй вариант – спрятать меня куда-нибудь подальше, типа Железной Маски.
– Людовик (усмешка) четырнадцатый, – уточнил сам себе Сталин с чувством глубокого удовлетворения.
– Немного хлопотно, конечно, но вдруг возникнут вопросы, в которых я могу помочь. Допросили меня, конечно, качественно, – сломанные ребра тут же напомнили о себе ноющей болью, – но что-то ведь обязательно упустили. Камеру найдете. Тем более, что приговор уже имеется, – Андрей криво усмехнулся, пытаясь унять нервную дрожь.
– И наконец? – Сталин явно забавлялся.
«Это даже не кошка, а тигр с мышом», – подумал Андрей.
– И наконец, вы можете меня просто отпустить. Не думаю, что вы с товарищем Берией потеряете меня из виду, но я на сто процентов уверен, что начни я рассказывать мою историю – и в лучшем случае попаду в психушку, а в худшем – прямиком к Лаврентию Павловичу. – Берия поморщился от фамильярности, но Андрею было уже не до тонкостей общения, нервы звенели, вот-вот лопнут. Тем более что совсем уже было покинувшее его ощущение нереальности, выбитое сапогами сержанта Люшкина и безыскусным электрошоком профессора Лучкова, снова кружило голову. Личная встреча с товарищами Берией и Сталиным этому чувству весьма способствовала.