Наконец вождь пошевелился и прошелся по кабинету. Обычно бесшумные, его шаги казались присутствующим шагами Командора.
– Ну что ж, товарищи… Вы проделали большую работу. Надеюсь, вам понятно, что вся информация по этому делу… не должна стать известной кому-либо еще? Хорошо. Я вас больше не задерживаю. Ваши устройства можете забрать. Товарищ Берия, с вашими документами я еще поработаю. Вы свободны.
* * *
… и брат пойдет на брата…
Флигелек на отшибе от остальных зданий не то больничного, не то санаторного комплекса оказался еще более подходящим для жизни. Еда тоже значительно улучшилась. Решетки на окнах, конечно, имелись и там, но совершенство вообще вещь абстрактная, а уж в Андреевом-то положении… Хоть высыпаться давали, да еще и днем в тихий час можно было подремать.
Но в остальном следователь-прибалт отрывался на полную катушку. На допросы в сутки приходилось часов двенадцать-четырнадцать (мобилу с часами ему, естественно, не вернули), так что к вечеру Андрей падал в койку как убитый.
Даже во время длинной дороги в отдельном купе спецвагона в Москву (а куда ж еще? Конечно, в Москву!) его ни на день не оставляли в покое. Только стенографистка морщила нос, когда поезд сильнее обычного подбрасывало на стрелках, и карандаш, помимо ее воли, срывался и оставлял среди потерявших обычную аккуратность строк протокола косую линию.
Вопросы, вопросы, вопросы… Временами на Андрея накатывало отчаяние. Ну откуда, скажите на милость, средний 25-летний балбес начала XXI века, хотя и интересовавшийся немного военной историей, может не то что помнить, а вообще знать номера вермахтовских дивизий, входивших в состав 6-й армии Паулюса? Андрей-то еще про Паулюса знал, а вон кодер из их конторы, Вован Астахов, вообще думал, что Паулюс – это который Раймонд…
Следак приносил карты, требовал указать направления германских ударов. Верил ли он сам в то, что говорил Андрей, по его лицу прочесть было нельзя. Вопросы по предстоящей войне перемежались с послевоенными. Требовали уточнений по ядерной гонке, по Корее, Вьетнаму и Израилю. Стенографистка – всегда одна и та же, как и следак – старательно фиксировала анекдоты про Брежнева, слухи об отравлении Андропова, историю космических запусков и перипетии обеих чеченских войн (Андрей боялся даже подумать, что будет с чеченцами, когда и если эта инфа дойдет до Сталина).
Историю прихода к власти Хрущева и перестройки пришлось повторять раз по двадцать, вспоминая все новые подробности, благо последняя разворачивалась прямо на его глазах. Пусть он был тогда еще совсем пацаном, но все же…
Ни следак, ни стенографистка не проявляли при допросах ни тени эмоций.
– Итак, вы утверждаете, что народы Советского Союза сочувствовали контрреволюционному перевороту 1985–1993 годов?
– Да, сочувствовали. С 85-го по 91-й год – в подавляющем большинстве. К октябрю 93-го – уже меньше.
– Чем, по вашему мнению, была вызвана эта поддержка?
И приходилось вспоминать, вспоминать… Как свинцовое болото брежневских времен искажало все чувства, включая пресловутое шестое, как проживавшие в республиках русские голосовали за тех, кто затем превратит их в париев, не-граждан, не-людей – и это еще в лучшем случае. Как увлеченно вспарывали друг другу животы абхазы и грузины, армяне и азербайджанцы, узбеки и киргизы. Как доктора наук либо, при удаче, уезжали за рубеж, либо, при отсутствии оной (а то и по причине наличия таких пережитков прошлого, как совесть и патриотизм), подрабатывали на прокорм семьи дворниками.
На третьем-пятом круге в приступе какой-то особой, зэковской уже интуиции. Андрей уловил один любопытный нюанс.
Обычно следователь задавал вопросы скучающим, однообразным голосом. От таких интонаций хотелось спать, и только яркий свет направленной практически в глаза настольной лампы позволял дождаться перерыва в допросах – на обед либо на ночь. Лица его Андрей за светом в полутемной комнате не видел, но взгляда на лице не ощущал, да и вообще энкавэдэшник предпочитал елозить глазами по вороху бумаг на столе.
Но едва речь заходила о Прибалтике – о единственной ли его поездке в детстве на Куршскую косу, или же о роли «горячих парней» в развале Союза, – в монотонном сером голосе появлялась еле слышная вибрирующая нота, а в лицо впивался невидимый за светом лампы взгляд.
Вообще-то, понятно. Не робот же он, в самом деле. Андрею на его месте тоже было бы интересно – что будет твориться в Сибири году эдак в 2050-м. Не придется ли, к примеру, его племянникам иероглифы под старость учить, м-да…
Очередной круг – и опять война, до которой дай боже месяца три осталось.
– Итак, я правильно понял вас, что уже к середине июля германские войска начали наступление на Киев?
– Точно не помню. В июле, по-моему. Но если я не ошибаюсь, к городу они прорвались только к концу августа. А взяли город немцы только к девятнадцатому сентября.
– Как вы можете объяснить тот факт, что расстояние от границы СССР до Киева противник прошел, по вашим словам, за одну-две недели, а непосредственно у Киева задержался на месяц?
– Ну… Я читал, что Киев прикрывал мощный укрепрайон… Вроде бы самый мощный на всей линии Сталина.
– Как же немцам удалось прорвать оборону?
Это Андрей помнил хорошо. Редкий битый нацист ранга Гудериана не прошелся в своих мемуарах по «роковому» решению фюрера развернуть рвущиеся на Москву панцерные дивизии на юг. Даже в старой стратегической игрушке девяносто лохматого года это обыгрывалось. Помнится, надо было затратить тыщи полторы чего-то-там-пойнтов, чтобы отговорить симулируемого компом Гитлера не отвлекаться на Киев, а с ходу ломиться уже в августе – сентябре на незащищенную в то время Москву. Нет, о компьютерной игрушке, в которой надо было играть за немцев – Панцер Генерал, точно! – Андрей упоминать не собирался. Игра игрой, а лишний пункт обвинения в антисоветчине вешать себе на шею не хотелось. Вполне заслуженный пункт, кстати. Людям, которые вот-вот кровь проливать будут, уши виртуальным, понарошечным миром не затрешь.
Короче, ситуацию Андрей описал, ограничившись мемуарами Гудериана да Манштейна.
– Таким образом, окружив наши войска под Киевом, противник занял город?
– Так и было. Вообще, это была катастрофа. Шестьсот пятьдесят тысяч человек только в плен попало. В общем, где-то в конце сентября все и кончилось.
– То есть, согласно вашим словам… – показалось или нет? Та же вибрирующая нота в голосе следователя, то же ощущение заинтересованного взгляда сквозь светящийся ореол. – Согласно вашим словам, противник отвлек с Московского направления свои ударные части и бросил их на Киев?
– Да, совершенно точно. И в результате они смогли двинуться на Москву только в октябре. Ну а там – зима, да и наши силы поднакопили. В результате Москву им взять не удалось.
– Хорошо. Теперь уточните…
Но задать вопрос следователь не успел. В дверь деликатно постучали. Энкавэдэшник с хрустом от долгого сидения поднялся и прошел к выходу. Надо отдать ему должное, рефлектор лампы он опустил. В конце концов, наблюдать за лицом подследственного нужно лишь при допросе, а мучить человека светом просто так, для сговорчивости, указаний, по всей видимости, не было. Правильный дядька. Гран мерси-с…
Шушукался за дверью прибалт минут пять, а, вернувшись за стол, возвращать лампу в прежнее положение не торопился. Подвигал по столу бумажки, и те, что притащил пару часов назад в папке, и те, что только что положила перед ним стенографистка. Минут пятнадцать оформлял протокол допроса, дал подписать Андрею. Круги от яркого света уже не слепили глаза, и Андрей честно прочел протокол – ничего не переврали, стенографистка была классная, ухитрялась писать все риэл-тайм, не крючками-точками, а нормальным, даже разборчивым почерком. Подписался. Следователь выглядел озабоченным, да и не водилось за ним раньше такой привычки – прекращать допрос через какие-то два часа после начала, на полуфразе.