К тому же сама суть его бессмертия не имела ничего общего со спрятанной за семью морями Кощеевой иглой. Она растворялась в грядущей счастливой (да, счастливой!) и гордой жизни миллионов и миллионов граждан Великой Державы. Такую основу не по силам сломать никому.
Никому… Кроме сумасшедшего жалкого человечка со странной, нелепой, звучащей как похоронный звон профессией – «Веб-дизайнер». Даже в столь подавленном состоянии Сталин не мог не отдать должное… врагу? Нет. Никакой враг не мог бы разрушить дело всей его жизни так внезапно и надежно. Странный пришелец был посланцем иной, нечеловеческой силы, пресловутого Рока, ужасавшего еще сотни и тысячи древних мудрецов и гениев. Самое смешное – он даже и не понимал, что в доставленном им послании было самым важным.
Та дата, которую из последних сил выкрикивал на допросах этот человек – двадцать второе июня этого, сорок первого года, – не имела никакого значения по сравнению с какого-то там марта пятьдесят третьего. То, что точный день смерти его, Сталина, этот невозможный, с точки зрения диалектического материализма, человек не запомнил, было особенно обидно, но почему-то убедительно. А что до войны… В конце концов, этот бесноватый (он сам ввел это слово в оборот, как и многие до того, но этим он гордился особо) ефрейтор когда-то все равно должен был напасть. Да и сама дата уже мелькала и в донесениях разведки, и в «доброжелательных» посланиях заклятых друзей. Правда, в некоротком списке других дат, многие из которых уже прошли.
Собственно говоря, ОНА тоже рано или поздно приходит за всеми людьми. Но теперь он получил от НЕЕ послание. И послание это, спрессованное в папку весом едва в четыре фунта, давило на сердце весом двухметрового слоя земли над могилой. Собственно говоря, с НЕЙ можно было бы и смириться. Если бы не легион теней, неосязаемых, словно бы пришедших из ночных кошмаров (даже наедине с собой он не мог сознаться сам себе, что именно они, эти тени, заставляли его бодрствовать, до самого рассвета оттягивая забытье сна). Хрущев, Горбачев, Шеварднадзе, Ельцин – он знал только Никитку, но ни с ним, ни с остальными долго водиться не придется. Они известны, а значит – безопасны. Хрущев – уже покойник, хотя сам этого еще не знает. Хотя… Есть лучшее решение. Но это потом. Трое прочих – пацаны, разобраться с семьями и проследить, чтобы выше колхозных пастухов они не поднялись – еще проще.
Но что делать с теми, неизвестными ему вторыми секретарями, директорами, литераторами, профессорами консерваторий, которых ни этот человечишка, ни он, Гений Всех Времен и Народов, не знает и знать не может, да которые, может, и не родились еще, но которые исподволь, капля за каплей подточили, пропили и просрали все, на что он положил всю жизнь. Да что он – миллионы и миллионы, от крестьян и стрельцов Ивана Грозного до погибших прошлой зимой в Карелии бойцов.
С его смертью медленно, поначалу незаметно для глаза, начнет валиться под градом мелких ударов и укусов, погребая под обломками миллионы жизней, Держава. Точнее, если поверить этому «веб-дизайнеру», уже пала. А вся молодая мощь, бурлящая в его великих стройках, проходящая на первомайских парадах, исподволь копящаяся в университетах и лабораториях – не более чем мираж, мотылек-однодневка.
И что стоит та, еще грядущая Победа, о которой тоже говорил этот растерянный, сбитый с толку, но все-таки несломленный… Чеботарев, да… Выстраданная, купленная кровью многих и многих, несмотря на ошибки – да, и на ЕГО ошибки в том числе.
Как всегда, напоминание о собственных ошибках вызвало откуда-то из глубин души холодную, впрочем, вполне контролируемую ярость. Это им там, ничтожествам, спалившим собственный дом ради благосклонного кивка богатых соседей, просто говорить – не учел, не подготовился. Посадить бы их без этого «заднего ума» перед кипой сырых разведсводок, зачастую утверждающих прямо противоположное. Да еще и без полной уверенности в том, что кое-какие из этих сводок не написаны под диктовку противной стороны. Да что там говорить, их «аналитические способности», «историческая мудрость» и «могучий ум» ясно видны в результатах их «трудов». В обрубке могучей пока державы… которая на самом деле миф, мыльный пузырь на холодном ветру истории.
Невыносимо.
Такое крушение испытывал разве Николай Последний.
И вдруг холодная, рассудочная ярость поднялась откуда-то из глубин темной, исполненной ненависти души.
Он – не Николай.
Он – товарищ Сталин. И отречения перед лицом поражения от товарища Сталина не дождаться. Даже ЕЙ.