С радостным предчувствием в один прекрасный день он вызвал к себе в кабинет некого Хьюи Макколи. Хьюи был студентом второго курса и представлял из себя идеальную цель для атак Бьёрнсена. Паренек был достаточно умен и неплохо начитан, чтобы понять наиболее тонкие оскорбления Бьёрнсена. К тому же он был чувствителен, так что Бьёрнсен своими словами мог причинить ему боль. А еще ему недоставало здравого смысла, и он постоянно парировал комментарии Бьёрнсена, давая директору время тщательно подбирать следующие оскорбления, пока его жертва в муках отвечала на предыдущие. Хьюи был таким идеальным материалом для преследования, что Бьёрнсену даже не хотелось отчислять его, но он успокаивал себя тем, что в его распоряжении есть еще сотни других студентов, которых он может заставить мучиться. Однако, он не спешил с Хьюи, растягивал его пребывание в стенах Института, наслаждаясь страданиями парнишки, прежде чем вышибить его.
— Пусть войдет, — сказал Бьёрнсен в коммуникатор на своем роскошном столе.
Он откинулся на спинку кресла, соединил кончики пальцев и опустил голову так, что были видны лишь белки глаз, когда он в ожидании глядел из-под лохматых бровей на дверь.
Вошел Хьюи с небрежно приглаженными волосами. В нем кипели страх и обида. Колени парня так дрожали, что он зацепился за дверной косяк. Лоб блестел от холодного пота. Исходя из предыдущего опыта, он не испытал затруднений, заняв позицию перед директорским столом.
— Д-да, сэр!
Бьёрнсен причмокнул морщинистыми губами, прежде чем заговорил, откинув голову и блестя глазами.
— Вы могли бы, — тихо сказал он, — как следует вымыть уши, прежде чем появиться здесь.
Он знал, что нет более унизительного оскорбления для подростка, особенно если это неправда. Хьюи покраснел и прикусил нижнюю губу.
— Вы оскорбление данного учреждения, — продолжал Бьёрнсен. — Конечно, вы были в состоянии разобраться в себе прежде, чем поступили в институт, поэтому само действие поступления было нечестным и неискренним. Конечно, вы знали, что недостойны даже войти в эти здания, не говоря уж о дерзости увековечить свои ошибки перед экзаменационной комиссией. Вы мне абсолютно отвратительны, — Бьёрнсен улыбнулся при слове «отвратительны», и эта улыбка отлично соответствовала данному слову.
Его прервал писк коммуникатора, Бьёрнсен протянул руку и щелкнул переключателем.
— Да?
— Доктор Бьёрнсен! Профессор Надник…
Голосок секретарши из коммуникатора был заглушен треском двери, настежь распахнутой сильным пинком. Надник распахнул ее пинком, так как знал, что этой дверью невозможно хлопнуть, а ему нравилось злить Бьёрнсена.
— Что это еще за ерунда? — потребовал он с порога голосом, намного превосходившим напыщенностью любого ведущего телепередачи. — С каких это пор мымра с таким лицом, словно только что глотнула полстакана уксуса, проинструктирована указывать, что я должен ждать доклада? Черт побери, вы примете меня, неважно, заняты вы или нет!
Бьёрнсен вскочил с кресла, чуть ли не сделав реверанс от избытка подхалимажа.
— Профессор Надник! Я так рад вас видеть!
Это было сказано совершенно искренне, потому что единственное, что могло еще больше усилить муки Хьюи Макколи, это зрители, присутствующие при его отчислении, а какие зрители могли оказаться лучше самого основателя Института? Бьёрнсен потер руки с неприятным сухим шелестом и взялся за дело.
— Профессор Надник, — сказал он, хватаясь за дрожащее плечо Хьюи и толчком ставя его между собой и Надником. — Наверное, вы выбрали не самое лучшее время для своего визита. Вот это трясущееся желе — типичный образец того, кого принимают в Институт наши экзаменаторы. Сейчас я могу доказать вам, что мое недавнее письмо на эту тему верно до последней буковки.
Надник спокойно взглянул на Хьюи.
— Я не читаю ваши письма, — ответил он. — Они утомляют меня. Что он сделал?
Слегка озадаченный, Бьёрнсен вложил как можно больше негодования в свои слова.
— Что он сделал? Более важно то, чего он не сделал. Он пренебрег своей обязанностью мыслить. Он развлекался чтением пустой беллетристики в свободное время вместо того, чтобы читать книги по своей тематике. Он свистел в коридорах. Он задавал преподавателям дерзкие вопросы. Фактически, он был застукан, когда писал письмо… девушке!
— Тц-тц, — поцыкал профессор. — Это было во время занятий?
— Ну, нет! Даже он не посмел бы зайти настолько далеко, хотя я ежечасно ожидаю чего-то подобного.