Он покачал головой.
— Нет. Вовсе нет.
— Вы и в самом деле удивительный человек, Макилхейн Тобин.
— Это точно. Скажите, а могу ли я отложить на будущее одно, два или все три желания?
— Конечно, они же принадлежат вам.
— И они могут выполняться последовательно, второе после завершения первого?
— Да.
Осторожный же он человек!
Мгновение он помолчал, глаза его блестели.
— Как человек может избежать расплаты за свои действия? — внезапно спросил он меня.
— Умерев.
— Н-да… — протянул он. — Хорошо, я готов изъявить свои желания.
Я ждал.
— Желание первое. С той секунды, как я проснусь завтра утром, и до той, когда засну завтра вечером, я хочу полного повиновения всех моих собратьев, полного преобладания моих желаний над их собственными.
— Принято.
— Желание второе. Я хочу полного освобождения от расплаты любого вида за мои поступки в течение этого времени.
— Вы и в самом деле экстраординарный человек, Макилхейн Тобин. Значит, вы хотите умереть?
— Ни в коем случае, — хихикнул он. — Видите ли, завтра я постараюсь сделать что-то такое, что отсрочит расплату в виде смерти. — И он тихонько рассмеялся.
— Вы полагаете, что это ловкий ход? Вы использовали лишь два желания и все же получаете то, что другие сформулировали бы в целом десятке. У вас могут быть власть, богатство, слава, неуязвимость, месть — все, что захотите. Прекрасно! Но почему вы ограничиваете себя лишь одним днем?
— Потому что я могу построить планы лишь на день вперед. Планирование более длительное, что на этот период, оставило бы больший простор для искажения планов случайностями. Но на один день у меня будет все, что я смогу когда-либо захотеть.
— Но, предположим, вы проживете лишь неделю или две после этого дня. Вы подумали об этом?
— Да. Мое второе желание принято?
— Принято. А третье?
— А третье я прошу отложить.
— Ага! Вы хотите обезопасить себя третьим желанием. На какой срок?
— До послезавтра.
— Принято. Если вы сочтете выгодным вернуться к вашему текущему состоянию или продлить власть и жизнь на неопределенно долгий срок, вы это получите. Я могу вас поздравить?
Он принял поздравления чуть заметным наклоном своей большой головы.
— Могу я задать еще один вопрос?
— Конечно.
— Я знаю, что завтра буду свободен от расплаты. Но как это будет осуществлено?
— Если расплатой за то, что вы сделаете, может быть лишь смерть, то ее просто заменят на лишение свободы.
— А это…
— Не знаю. Я могу лишь исполнять ваши желания.
— Отлично. Тогда до свидания, — сказал Макилхейн Тобин уже пустой комнате.
Тобин проснулся, полный сил. Приятный был вечерок, подумал он, и удивился, что вообще смог спать после этого. Потому что сегодня был его день.
Тихо вошел Лэндис и раздернул шторы, чтобы впустить в комнату утреннее солнце. Затем взял поднос и принес его на широкую кровать Тобина.
— Шесть часов, сэр.
Лэндис стоял и ходил с таким видом, словно его спина была обмотана колючей проволокой. Единственной черточкой, отделяющей его подбородок от шеи, был безупречный маленький галстук, что ни в коем случае не умаляло его достоинство дворецкого.
— A-а, Лэндис. Прекрасно! — Тобин глядел, как ловкие руки дворецкого наливали кофе в хрупкую чашечку, обрамленную серебром. — В акциях «Синтетической резины» были подвижки?
— Согласно агентству новостей, сэр, они поднимутся на один и семь восьмых пункта, когда утром откроется биржа. Мистер Крилл, наш агент среди брокеров, дал неверную информацию.
— Ладно. Я поговорю с мистером Криллом. — Тобин не терпел ни малейшей небрежности со стороны брокеров, которые должны были сообщать ему все новости о ночных событиях. — Что-нибудь еще?
— Ночью немецкая армия начала новое наступление. Были потоплены еще три корабля. Президент предложил, не для прессы, собрать специальную сессию Конгресса. В Токио…
— Остальное неважно. Сегодня утром я буду занят множеством личных дел. Как там с Трутом?
— Мистер Трут был найден мертвым час назад, сэр. Самоубийство.
Тобин счастливо закудахтал.
— Как жаль. Придется мне принять на себя его дела. Еще что-нибудь?
— Это все, сэр.
— Э-э… Лэндис… Ты ведь ненавидишь меня в глубине души?
Дворецкий дернулся.
— Но, сэр…
— Говори правду, — очень мягко сказал Тобин.
— Да, ненавижу. Вы самый хладнокровный негодяй в мире. С тех пор, как я работаю на вас, я видел много акул, но вы праотец всех их.
Тобин легонько рассмеялся.