Примерно в половине второго ночи я закончил возиться с захватом окна и соединил его обычной скрытой проводкой. Затем подошел к Генри, который занимался последним из проекторов ультрафиолетовых лучей.
— Это все?
— Да, — кивнул Генри. — Звони Уику. — Он зевнул. А я хочу спать.
Я нажал кнопку вызова Уикерхэма, и мы услышали, как открылась дверь его кабинета.
— Пошел, родимый, — пробормотал Генри. — Наверное, мчится сюда во весь опор.
— Закончили? — спросил, входя, Уикерхэм. Мог бы добавить «Прекрасно!», но это было не в его стиле. — Помогите отнести все части ко мне в машину.
— Вы хотите, чтобы мы помогли с монтированием? — спросил Генри.
Уик нетерпеливо помотал головой.
— Об этом позаботятся другие.
Мы собрали все чертежи, запасные кабели и детали установки и унесли их вниз. Как только все было погружено, Уикерхэм прыгнул за руль, и машина с ревом умчалась в темноту.
— Странное дело, — сказал я, услышав, как завизжали покрышки на резком повороте.
— Все, что он делает, можно назвать странным, — проворчал Генри и снова зевнул. — Отвези меня домой, спать хочу.
Я высадил Генри у его дома и поехал к себе. Когда я сворачивал на дорожку, то увидел в окне спальни свет, а когда закрывал дверь гаража, свет зажегся и на кухне. В любое время суток, будь то рано вечером или поздно ночью, но когда я возвращался домой, Кэрол должна была проверить, есть ли у меня что на ужин. Вот так и балуют мужчин.
— Привет, красавица, — сказал я, водружая ей на голову свою шляпу, она тут же бросила ее через плечо, схватила и поцеловала меня. — Как там Виджет?
— Болтала весь день, — ответила Кэрол, идя к плите, на которой уже закипал кофе. — Все продолжает вести разговоры о говорящей кукле в «красном педернике».
— Кэрол! — Я подошел к ней и уткнулся носом в ее волосы. — Ты все еще волнуешься из-за этого. — Я понюхал. — М-м, как вкусно пахнет.
— Сделала завивку, — ответила она. — Не испорти прическу, дорогой. Да, я немного волнуюсь. — Она помолчала, пока ее руки ловко резали и выкладывали на тарелку хлеб, но мыслями была где-то далеко. — Сегодня заходила Мари.
— Да?
— Генри тебе что-нибудь говорил?
— Ну, да. Он…
Кэрол вдруг заплакала.
— Любимая! Кэрол, что… Перестань плакать и расскажи, что случилось?
Но она не переставала. Кэрол плачет довольно редко. Я думаю, ей самой это не очень нравится.
— Наверное, я слишком счастлива, Генри. И теперь мне… даже не знаю. Наверное, стыдно. Потому что в душе я позлорадствовала о Мари.
— Слишком счастлива? Черт?! И из-за этого нужно плакать? — Я стиснул ее в объятиях. — Этак ты можешь проплакать всю жизнь, милая.
— Нет, я не счастлива… я… Я не знаю, что это. — Она положила нож и тоже обняла меня. — Я боюсь, Годфри, я боюсь!
— Но чего ты боишься?
— Не знаю, — прошептала она и внезапно сильно задрожала, но тут же затихла. — Я чего-то боюсь, и не знаю, чего. Это его часть. Часть чего-то… то, что я напугана, хотя сама не знаю, чем. Ты понимаешь, какая здесь разница?
— Конечно, понимаю.
Внезапно я почувствовал к ней то же самое, что испытывал к Виджет. Она была такой маленькой и столько еще не понимала. И я заговорил с ней так же, как разговаривал с дочерью.
— И какое это что-то, любимая? Это что-то… Оно может причинить тебе боль?
Она кивнула.
— И как оно может причинить тебе боль? — Она так долго молчала, что я решил, что она не расслышала. — Как оно может причинить тебе боль, любимая? — повторил я. — Оно может внезапно выскочить и сбить тебя с ног? Это такое что-то?
Кэрол тут же отрицательно покачала головой.
— Оно может причинить боль… нам?
Она кивнула.
— Как, Кэрол? — спроси л я. — Как оно может что-то нам сделать? Оно может что-то отнять у нас?
— Оно уже что-то отняло.
— Но что?
— Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю, — забормотала она.
Я обнимал ее, крепко прижимал к себе и чувствовал полную растерянность. Какое-то время спустя я отошел и сел за стол, а Кэрол закончила делать мне сэндвичи.
Но на этом ничего не прекратилось. Через три дня я был уже в том же состоянии, в каком пребывал Генри, когда Мари рассказала ему свою фантазию — а Генри стало еще хуже. Мы почти не работали, потому что постоянно прерывали друг друга рассказами о странных поступках наших жен, и это было отнюдь не забавно.
— Она не может ничего забыть, — сказал Генри, тупо уставившись на свой рабочий стол.
Весь его график полетел ко всем чертям. Парень был трудоголик, но эти события мешали ему сосредоточиться на деле.