Я сел на пол, Генри опустился обратно в кресло, и я рассказал ему все, что тут произошло. Для него все это было поразительным, да и для меня тоже, пока я рассказывал ему о нашем вторжении в охраняемое помещение и о его «сне» в кресле, где он «увидел», что Уикерхэм мертв.
— Что ж, нужно сделать еще один опыт, — сказал Генри, когда я закончил.
— На ком же.
— Разумеется, на мне. На ком же еще?
— Генри, ты с ума сошел! Я не могу сделать это с тобой!
— А почему? У тебя были причины выбрать меня для первого опыта, и они остаются актуальными.
— Ты кое-что забыл — ты и в первый раз не соглашался на этот эксперимент, потому что зациклился за том, что Уик умер, а потому никакие опыты уже не нужны.
— Годфри, — сказал Генри, — усмехнувшись той половинкой губ, которые еще не распухли, — а больше у нас никого нет. Ты слишком сильный, и я не смогу с тобой справиться, если ты поведешь себя так же, как вел я.
— Ну, да, ты прав, — задумчиво сказал я.
Тем не менее, я ничего не мог решить, пока мы торчали в салоне, снова и снова проверяя схемы устройства, а наши усталые умы отказывались нам служить.
— Давай рассмотрим это с другой стороны, — сказал, наконец, Генри. — Если бы мы только знали побольше о мозге, что-то такое, что подсказало бы нам, что именно делает с ним это устройство, внушая ему ясные, неискаженные галлюцинации…
— Чтобы мы могли их изменить, — подхватил я и повторил: — Исказить их…
Внезапно я вскочил на ноги, и мой вопль эхом отразился от стен.
— Бога ради, Годфри, — пораженно сказал Генри. — Не нужно так кричать. Ты перебудишь всю округу!
— Вот именно! — захохотал я. — Именно! Искаженный! Искаженные, дурачок ты этакий!
— А теперь помолчи, — сказал Генри. — Думать буду я… Искаженные?
— Конечно! — я схватил его за руку, потащил в комнатушку и стал хватать с полок обмотки, разъемы и сопротивления. — Намного проще создать искажение, чем придумать новую конфигурацию! Я могу ввести в луч любые помехи. Вот наше лекарство! Разве ты не понимаешь? Галлюцинации вызываются некими сложно модулированными волнами, и в результате они получаются ясными и логичными — совсем, как реальность. И после даже никакими фактами нельзя их исправить. Пока они длятся, они чистые, логичные, безупречные. Они — само совершенство, с которым мы ничего не можем поделать. Следовательно, нужно немного исказить волны, чтобы они перестали быть совершенными. Они останутся похожими на реальность, но с ними уже можно будет жить.
— Ну, я… — пробормотал Генри. — Но откуда тебе известно, какие нужно ввести помехи? Я имею в виду, какую именно часть волны требуется исказить?
— А ты не понимаешь? Это без разницы! Это диктует сама природа совершенства. Не важно, где оно подпорчено, главное — оно становится испорченным!
У Генри загорелись глаза.
— Если ты введешь искажения, галлюцинации станут немного нечеткими. Не в фокусе. Как…
— Да, как сон! И на них уже не будут обращать внимания, как на любой сон! Давай-ка за работу. Думаю, у нас все получится.
Я создал простенькую схему и подключил ее к осциллографу. На экране появилось пятно. Изменяя вертикальные и горизонтальные параметры, я добился получения почти совершенного кольца.
— А теперь гляди, — сказал я.
Я добавил усиление. Кольцо расширилось. Добавил еще… и еще немного… внезапно один край кольца задрожал, запрыгал зигзагами и вытянулся, выбрасывая кривые пальцы флюоресценции.
— Вот и конец совершенству, — пробормотал я, сверился с вольтметром и записал его показания. — Мы можем полностью уничтожить волновую структуру.
— Можем? — переспросил Генри.
— Можем, — кивнул я, — и это, черт побери, гораздо проще, чем инверсировать луч.
Очень быстро мы привели установку в боевую готовность.
— Теперь она безопасна, — сказал я. — По крайней мере, мне так кажется.
— Тогда начинаем, — сказал Генри, выходя в салон и садясь в кресло.
— Погоди минутку. Ты же понимаешь, что сначала я должен подвергнуть тебя неискаженному воздействию?
— Понятно, — кивнул он. — Иначе как ты исправишь меня, если сначала меня не повредят. Давай, Годфри, — велел он.
Я яростно выругался про себя и щелкнул выключателем. Какой у меня был еще выход? Загудел вентилятор фена. Этот звук безумно меня раздражал.
Подождав десяток секунд, я вышел из комнатки. Генри спокойно спал в кресле. Я вернулся и выключил устройство. Затем постоял, ничего не делая. Откровенно говоря, я боялся увидеть то, что с ним произошло. Когда я снова вышел, он был по-прежнему в кресле. Глаза у него были открыты, и он счастливо улыбался, уставившись в стену. Увидев меня, он вскочил и схватил меня за руку.