— Это он подал идею, как все исправить, — сказал я, показав на Генри.
Уикерхэм взглянул на Генри так, словно впервые увидел его.
— Вы? — внезапно охрипшим голосом прокаркал он. — А я вот не сумел!
И тогда Генри ударил его. Только один раз. Это было великолепный удар.
После этого говорить с Уикерхэмом стало гораздо легче. Он рухнул в кресло, опустил голову и принялся рассказывать. Я не мог глядеть на него. Никогда я не видел шефа таким жалким. И я подумал, что ощутил тысячную долю той потери, какую другие ощутили во всю силу, когда в их сознании самые сокровенные мечты вдруг стали реальностью.
— Я не планировал ничего этого, — сказал Уикерхэм. — Синапсы выполнения желаний — вот над чем я работал, и это правда. Я хотел, чтобы мозг, обработанный моими лучами, стал более совершенным. Я хотел визуализировать цель, а потом, при помощи луча, увидеть конечный результат и все промежуточные этапы. Я не знал, что все это останется в сознании. Я не знал, что, мои лучи что-то вытащат из подсознания и сделают это реальным, таким реальным, что без него и жить-то станет невозможно. Но джинн уже вылетел из бутылки.
— Что же заставило вас поставить опыт над этими женщинами? — спросил я.
— Вы сами, — ответил Уикерхэм. — Вы оба являетесь моей лучшей командой. Но я чувствовал, что не смогу убедить вас или приказать сделать нужные исправления. И еще я понимал, что вы не вложите в это дело все свои таланты, если у вас не будет личных мотивов.
— Это может быть правдой, Генри, — сказал я.
— Нет, этот не правда, — жестко ответил Генри. — Правда в том, что он не мог прийти к нам и сказать, что облажался и сам находится под влиянием своей адской штуковины. Он, великий Уикерхэм. Так ведь?
Уикерхэм молчал.
— А зачем нужна была эта детская возня с сигнализацией и инфракрасными лучами?
— Нужно было максимально затруднить вам доступ к объекту, иначе у вас не было бы стимула полностью выложиться.
— Чушь! — заявил Генри.
Я с изумлением глядел на него. Никогда я не видел Генри таким. Чтобы он спорил с боссом…
— Вы попытались исправить все сами и не смогли, — продолжал тем временем Генри. — Но вам нравиться видеть в нас низших, чем вы, существ. И если вы не смогли сами все исправить, то не хотели, чтобы у нас все легко получилось. Я прав?
— Ну… Я так не думал, — пробормотал Уикерхэм.
— И теперь вы хотите чтобы мы исправили вас самих? — спросил Генри.
— Да, — прошептал Уикерхэм. — Да… пожалуйста.
Меня вдруг затошнило.
— Салоном владеете вы?
— Я купил его, когда узнал, что туда ходят ваши жены.
Желваки снова заходили на скулах Генри.
— Весь фокус в том, — размеренно сказал он, — чтобы получить луч, противоположный по фазе на сто восемьдесят градусов. Обратная связь будет установлена в течение пятнадцати минут. Пошли отсюда, дети мои.
И мы все направились к двери, только я задержался. Уикерхэм не двинулся с места. Я увидел, что Кэрол остановилась у двери, и пошел к ней, а когда обернулся, Уикерхэм все также смотрел вдаль — никого и ничего не видя. Просто смотрел. Его каменное лицо казалось пустым, и лежавшие на нем тени больше не делали его зловещим. Это было просто лицо старика с покрасневшими глазами и бледной, желтоватой кожей.
— А какая была у вас мечта, Уикерхэм, которая захватила вас? — спросил я.
Он лишь чуть шевельнул головой и взглянул на Кэрол. Мне стало все ясно. Чувствуя, как в груди у меня загорелась ярость, я сделал шаг к нему, но тут же остановился и только сказал:
— Нет. Ее вы не получите. Никогда.
Я больше не испытывал жалости к нему — этому совершенно сломленному и испорченному до глубины души человеку.
Я отвернулся и ушел, оставив его тупо пялиться в стену. Кэрол я догнал по дороге, и вместе мы присоединились к Мари и Генри. У Мари изменилась походка, она глядела не вперед, а на мужа, так как понимала, что ее мечта, наконец-то, осуществилась в действительности, и мужем можно было гордиться. Я положил руку Генри на плечо. Он остановился, словно ждал этого. Кэрол взяла Мари за руку, поскольку всегда понимала то, что было не высказано, и они вдвоем пошли вперед.
— Генри, — сказал я, — ты убил этого человека.
— Он не умрет.
— А ты знаешь, что сделает с ним противоположный по фазе луч?
— Ты же рассказал, что подобная обработка сделала со мной.
— Но он получит целых пятнадцать минут такого сеанса. В голове у него не останется ничего.
— А что есть теперь? — спросил Генри.
— Очень мало, — признался я.