А небо было полно кораблей.
ПУТЬ ДОМОЙ[18]
Когда Пол убежал из дома, то не встретил никого и ничего до самого шоссе. Шоссе развернулось внезапно, широкое, видное от Холма Смотрителя, тянущееся мимо дальнего конца Тоун-шип-Роуд, и сужающееся в черточку на далеком горизонте. А потом Пол увидел автомобиль.
Автомобиль был новенький, длинный, он чуть опустил морду, когда водитель затормозил, и, легонько качнувшись, на больших упругих рессорах, остановился.
Водителем был крупный мужчина с дорогой серой шляпой и пиджаке голубиного цвета, не мнущемся на изгибах рукавов, а лишь немного сворачиваясь складками. У сидящей рядом с ним женщины были широкие брови и резко очерченный подбородок. Кожа ее была загорелая, персикового оттенка, а волосы отливали «красным золотом», как у кузнеца, склонившегося над своим горном. Она улыбнулась спутнику. Затем почти так же улыбнулась Полу.
— Привет, сынок, — сказал мужчина. — Это и есть старый Тоуншип-Роуд?
— Да, сэр, — ответил Пол. — Это он.
— Совсем такой же, как прежде, — сказал мужчина. — Я ничего не забыл.
— Простите, но что вы не забыли? — спросил Пол.
— Я не видел этот городишко уже лет двадцать, — ответил мужчина. — И, кажется, тут мало чего изменилось.
— Старые города вообще не меняются, — презрительно сказал Пол.
— Ну, не так уж они плохи, чтобы про них забывать, — ответил мужчина. — Хотя ненависть пронизывает всю мою жизнь.
— Мою тоже, — согласно кивнул Пол. — Вы откуда-то из здешних мест?
— Ты угадал, — сказал Мужчина. — Моя фамилия Роденбуш. А ты знаешь каких-нибудь здешних Роденбушей, мальчик?
— О, в здешних местах их полно, — сказал Пол. — Постойте, а вы не сын Роденбушей, который сбежал двадцать лет назад?
— Он самый, — усмехнулся мужчина. — И что случилось после моего побега?
— Да ведь о вас толкуют и по сей день, — сказал Пол. — Ваша мать заболела и умерла, а отец покончил с собой через месяц после ее смерти, попросив в записке прощения за плохое обращение с вами.
— Бедный старик, — сказал мужчина. — Думаю, не очень хорошо, что он покончил с собой из-за меня, но он это заслужил.
— Я уверен в этом.
— Это моя жена, — сказал мужчина.
Женщина опять улыбнулась Полу. Она молчала. А Пол понятия не имел, что она могла бы сказать. Она протянула руку и открыла бардачок. Тот был полон конфетами — вишня в шоколаде.
— Я с детства схожу по ним с ума, — сказал мужчина. — Угощайся. У меня в багажнике еще десять фунтов. — Он опустил руку, достал серебряный портсигар, сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой, которая загорелась в его ладони, как маленький костер. — Представь себе, — продолжал он, — у меня в городе осталось еще две машины и смокинг с блестящими лацканами. Я хорошо сыграл на понижении на фондовом рынке, и теперь я — президент железнодорожной компании. Вечером мне надо вернуться, после того, как посмотрю на жителей этого городишки.
У Пола оказалась целая горсть вишен в шоколаде.
— Ну и дела, — пробормотал он.
Он шел по шоссе. Потом вишни закончились, а мужчина, женщина и машина — все исчезли вдали еще раньше, но это было неважно.
— И у меня будет так же, — сказал молодой Пол Роденбуш. — У меня должно быть так же. — А затем прибавил: — Интересно, как зовут ту женщину?
Через четверть мили спуска был поворот от школы, туда, где шоссе пересекала железная дорога, и там стоял столб в форме X, на котором было написано: Железнодорожный переезд». По рельсам катил, пыхтя, утренний товарняк, тревожа тихий воздух гудками: два длинных, короткий, длинный. Когда Пол был ребенком — два года назад, — ему казалось, что этот товарняк приветствует его, свистя: Пол… Родн… Буууугишш… и выпускает под конец клубы пара. Пол дошел до переезда и остановился там, где асфальт сменяла первая линия. Паровоз, тендер, никелированная пластина с надписью ««T.&N.O», Южная Пенсильвания, Пири Маркет, Канадская Тихоокеанская» проплывали мимо. Вагоны со всех концов света: платформы для перевозки рогатого скота, холодильники, холодильники, закрытые багажные вагоны, тормозной вагон. Тормозной вагон был красным, как флаг, в окне мелькнул брившийся железнодорожник с бычьей шеей и пеной на подбородке, как у бешеной собаки. Затем поезд оборвался, превратившись в прямоугольник на путях, в задней двери которого виднелись контуры кондуктора. Прямоугольник быстро удалялся.