Идет себе Ицхак улицами и переулками Лемберга. Вокруг него мужчины и женщины в нарядных одеждах, как если бы были они приглашены на свадьбу; и шикарные кареты снуют туда и обратно; и люди, похожие на епископов, идут себе как обычные смертные, и, если бы не школьницы, показывающие на них пальцами, ты не догадался бы, что это знаменитые артисты. И магазины полны всякого добра, двери их распахнуты настежь, и служители в форменной одежде снуют туда и сюда. И еще много всякого есть на площадях и улицах Лемберга, что в новинку Ицхаку. Ицхак не глядит ни туда, ни сюда. Как тот самый хасид реб Юделе, дед его, который несколько лет ходил с завязанными платком глазами перед своей алией в Эрец Исраэль, не желая ни на что смотреть в изгнании, так и Ицхак шел по улицам города с закрытыми на все глазами. Не прошло и часа, как он оказался перед шикарным дворцом с целым рядом дверей из толстого стекла, вращающихся без перерыва; и мальчик стоит между дверьми, одетый в синее с золотом, и важные господа с толстыми сигарами во рту выходят и входят. Стоял Ицхак, как зачарованный. Кто знает, сколько времени он простоял бы так, если бы не нашелся там человек, который понял, что этот провинциал хочет войти, и не ввел бы его. Внезапно оказался Ицхак в красивом зале с золочеными люстрами, свисающими с потолка; и на всех стенах светильники горят, и электричество включено в разгар дня, и мраморные столы блестят; и чинно одетые благообразные господа сидят в плюшевых креслах и читают толстые газеты; а официанты одеты, как вельможи и придворные в день рождения короля, и в руках у них серебряные кружки и фарфоровые чашки, от которых поднимается аромат кофе и пирожных.
Все, что рисовал себе Ицхак в воображении, было ничто по сравнению с тем, что видели его глаза, а все, что увидел он своими глазами, было ничто по сравнению со страхом, охватившим его в эти мгновения. Он сжался так, что остались от него только руки, и те он не знал, куда девать. Подошел к нему вельможа, из тех вельмож, что прислуживают гостям, и поклонился ему. Случилось с ним, с Ицхаком, чудо — обрел он дар речи.
6Привел его официант в комнату со столами для бильярда; и тучные люди без верхнего платья стоят, и в руках их разноцветные трости, и они бьют этими палками по шарам. Сказал официант одному из них, что вот этот господин желает поговорить с ним. Положил доктор свой кий и поднялся навстречу Ицхаку. Взглянул на него Ицхак и поразился. Неужели это — тот самый, чей лик сияет со стены его дома среди других портретов глав сионизма? Как только понял, что не ошибся, полюбил его так же, как любил его портрет, и рассказал ему обо всех своих проблемах.
Взял его доктор под руку и представил своим товарищам, как бы предлагая своим соратникам разделить с ним хлопоты. Ицхак повторил им свой рассказ: «С того самого дня, как я помню себя, отдал я душу и сердце сионизму. Не испугался насмешек, и подавил в себе жалость к отцу, и делал все во имя Эрец Исраэль. Продавал шекели и марки Керен Каемет и устанавливал блюда для сбора пожертвований перед Судным днем в синагогах города. Много раз унижали меня, но я не обращал на это внимания, а только продолжал делать то, что делал, и вот я еду в Эрец Исраэль обрабатывать ее землю. И несмотря на то что я сожалею о каждом дне, проведенном в изгнании, прервал я поездку и остановился в Лемберге, чтобы повидать наших учителей и получить их благословение на алию».
Платье, и башмаки, а также движения его не были привычны для завсегдатаев кафе, они были смешны, но тем не менее слова его увлекли слушателей. Хотя они привыкли, что жители маленьких городков надоедают им своими историями, нашли они в этом юноше то, чего не встречали у большинства молодых людей, да только поражало их, что он отправляется в Палестину. Сионист… Есть у него деньги — едет на конференцию, есть у него много денег — едет на конгресс; алия в Эрец Исраэль еще не стала обычным явлением, и тот, кто считает себя сионистом, сидит на своем месте, у себя в городе, и насаждает идеи сионизма. А если требуется, едет на собрания и на банкеты и произносит речи. Есть среди них такие, что пожертвовали всем в мире во имя сионизма, да только за деревьями они не увидели леса; увлеченные средствами, забыли про цель и ошибочно полагали, что цель сионизма — собрания, а цель собраний — речи, а цель речей — агитация, а цель агитации — агитация… Вначале была для них Эрец Исраэль целью всех целей, когда же поняли, что цель далека и трудна, а средства близки и легки, поменяли они далекое и трудное на близкое и легкое.