По стенам развешана масса карикатур и «зарисовки», начиная с Куприна, который частенько бывал в «Вене», и далее все ниже и ниже до Евгения Венского!
Висел, конечно, и рисунок Лодыгина и Бобышева, но не Судейкина или Григорьева. «Большие» писатели или с оттенком модернизма сюда не ходили!
Если хотите, тут царил реализм «квасной», это сказывалось и в рисунках! Вся обстановка скорее напоминала некий клуб, — причем члены клуба все одного направления.
Ни Кузмина, ни Волошина, ни сотрудников «Аполлона» тут никогда не было! Не говоря уже о Блоке! Он предпочитал встречи с «незнакомкой», а тут их не было!
Конечно, посетители делились на «своих» и впервые или случайно зашедших…
«Свои» приходили каждый день, имели свои столики, начинали обедать часа в два, а кончали в восемь.
После рыбного делали перерыв часа на два, потом подзывали официантов, которых, если постарше, звали по отчествам.
— Ну, Алексеич, пожалуй, я проголодался. Давай мясное!
Это мясное подавалось часов в шесть, а десерт и чай или кофе — уже часов в восемь.
Конечно, и «на запись» обедали!
— Потом, на следующей неделе рассчитаюсь!
Конечно, ничего подобного в других ресторанах не было. Однако надо было быть «своим». То есть приходить каждый день! Написать шуточное стихотворение или сделать карикатуру, которая сейчас же остеклялась и вешалась на стену!
Посередине, в центре ресторана стоял огромный стол человек на 20 или 30. «Неофита» сажали за стол рядом с незнакомыми посетителями.
И я, например, чувствовал, что попал на торжественный обед к какому-то богачу, где не все знакомы друг с другом.
Лакей обносил подряд и рыбой и мясом на огромном блюде. Так обносили на званых обедах.
Конечно, тут уж неудобно было затягивать от второго рыбного до третьего мясного на два-три часа!
Редакторы тут принимали работы, заказывали стихи поэтам, говоря: «Остается место на листе строчек на тридцать. Вы не могли бы к шести часам что-нибудь придумать?!» И вот поэт, не сходя с места, между супом и рыбным, начинает писать…
С рисунками дело сложнее, их приносили и получали новое задание для следующего номера.
Вот как надо понимать слова Сергея Лодыгина:
— Регинин ведь все дела вершит в «Вене», а не в редакции!
Мне кажется, где-то Корней Чуковский упоминает эту «Вену», не объясняя ее особенности, думая, что все эти «нравы и обычаи» всем известны!
Я слишком занят был своей работой и лишние деньги тратил на оперу и балет, а никак не на изучение ресторанов.
Сейчас бы я с удовольствием прочел мемуары настоящего знатока шантанов и ресторанов эпохи 1907—1913-х годов.
Были рестораны приличные, фешенебельные… «Донон», «Кюба», «Артель официантов» на Владимирской. Туда можно было придти с приличной, порядочной дамой.
Там уже нельзя было встретить девушек, распивающих чай или дешевое ситро с пирожными и посылающих одиноким мужчинам за соседним столом призывно-зазывные, многозначительные взгляды! Результатом этих взглядов было обычно приглашение соседа вместе разделить его скучный обед!
«Донон» славился румынским оркестром под управлением Титулеску… Страстные и иногда рыдающие звуки создавали некий настрой для последних признаний — обычно чужим женам.
Большие темные абажуры затеняли лица и освещались только руки и поданные яства. Через столик вы уже не могли различить, кто сидит за соседним столом.
Да и ходить между столами не полагалось, к вам сейчас же подлетал метрдотель. Он провожал вас до коридора, заботясь, чтобы вы не разглядывали публику!
Уже после революции, в 1923-м году, «Донон» справлял свое стосемидесятипятилетнее существование!
Мы с компанией были в эти юбилейные дни…
Был отпечатан листочек для меню, на котором была картинка под «Мир искусства». Веселые гвардейцы императрицы Елизаветы Петровны кутят с дамами в кринолинах. И дата 1748–1923 — сто семьдесят пять лет! Но «изыск» «Донона» едва ли не возник при Николае последнем!
«Кюба» был рестораном высшей аристократии! Он был посещаем великими князьями. Все официанты — бывшие солдаты гвардии, и они уже не спутают, кто из посетителей высочество, сиятельство или высокоблагородие!
Просто же… гражданину Российской империи швейцар любезно сообщает, что все столики заняты!
Он помещался на Английской набережной, против Академии.
Впервые на крыше здания была применена мигающая электрическая реклама: «С-U-B-A-S».
Шутники говорили: «Да святится имя твое!»