Условия жизни селян, и раньше перебивавшихся с кваса на воду, ещё более ухудшились, исчезли ранее привозимые из Запорожья необходимые промышленные товары, даже спички и керосин стали проблемой.
Вообще, немецкая оккупационная власть в дедовом отдельно взятом хуторе выражалась в наличии нескольких энтузиастов, сбежавших от отбывания воинской обязанности в разбегавшейся Красной Армии и «по зову души» ставших полицаями. Одного из таких мужиков, незадолго до войны поселившегося на хуторе, назначили старостой.
Настоящий же жандарм из Софиевки приезжал не реже раза в месяц. Когда он шел по сельской улице, украшенный всяким блестящим добром, в фуражке с кокардой и очень высокой тульей, увешанный пистолетами–пулемётами, даже смотреть на него было страшно. Однако пороли розгами хлопцев, повадившихся на общественный баштан, усердствующие полицаи, а немец–жандарм всего–то стоял рядом и громко смеялся, наблюдая порку.
— Воровайт некорошо! — поучал он ребятню и после десятка ударов сам останавливал ретивых полицаев.
Незаметно прошло три года. В страшной войне мы, хоть и помучились, но победили. Город наполнился ранеными, калеками. Вернулись уцелевшие фронтовики. Анна, как и старики, надеялась на чудо и ждала Георгия, но чуда не произошло. Дед Калистрат ещё в первые дни войны видел сон, — вроде бы у него коренной зуб выпал. Он тогда так и сказал:
— Значит так, мать… Георгия, чувствую, не стало… Налей чарочку вишнёвки! И себе плесни. Нет у нас теперь старшого…
Через год узнали, что старший сын пропал без вести. Но ещё в сорок четвёртом через хутор прошёл какой–то искалеченный войной мужик, так он, ночуя в хате у бабушки и дедушки, разговорился, шикарно подкрепившись салом и молоком, и оказалось, что он тоже чернофлотец и служил на лидере «Харьков». «Харьков», как и лидер «Москва», на котором старшим радистом был Георгий, был лёгким крейсером новейшей конструкции, их построили за три года до войны…
На летние каникулы будущий прокурор–судья–защитник вновь понёсся домой. Постоянно искал встреч с Валюшей. Продолжалась долгая и драматическая агония любви. Сенька страшно ревновал. Бродил поздними вечерами чёрной тенью в тесной улочке возле её дома. Купил в «Медтехнике» и таскал в кармане пиджачка огромный, бритвенно–острый хирургический нож, называемый секатор. Мог совершить любую глупость, но не подвернулся случай.
Но однажды ему повезло, и он увидел её в первом часу ночи, возвращающуюся со свидания. Подпирал плечом громадную старую акацию и был совершенно незаметен издали. Она буквально наткнулась на него и поняла, что выяснения отношений не избежать.
Вымученно улыбнулась и мягко взяла за руку. Вся его злость убралась в конуру. Рассказала, что встречается со студентом четвертого курса своего машиностроительного института. У него трофейный «Опель», подаренный папой, и ещё он очень любит музыку.
— Сеня, ты научил меня любить книги, и за это спасибо тебе. А он научил меня любить музыку. Прости, но ничего у нас уже никогда не будет. Я тебя не виню, так получилось. Забудь меня, пожалуйста!..
Она целомудренно чмокнула его в щёку, махнула прощально рукой и исчезла в арке своего дома навсегда. Да, такая жизнь…
В этой улочке они встречались с восьмого класса, здесь провели два замечательных лета — перед девятым и десятым. Вон узкий «карман» между двумя частными домиками, С трёх сторон деревянные заборы и несколько густых кустов. Там спокон веков стояла старая деревянная скамья, на которой все послевоенные годы оттачивала мастерство любви не одна влюблённая парочка. И Сенька с Валюшей, само собой, не теряли времени зря. До поздней ночи обжимались в гостеприимном тёмном углу. Их левые руки крепко прижимали партнеров, губы склеивались в непрерывном страстном поцелуе, а правые руки делали свою приятную работу ниже пояса.
При этом получилось, что до крайности дело так и не дошло. Страх перед возможной беременностью, перед испепеляющим осуждением окружающих и всего советского народа был настолько велик, что Сенька с Валюшей так и не осмелились поступить, как требовали природа и молодость.
Хотя дела у них закрутились ещё в восьмом классе. Валюша как–то пришла домой к Сеньке по какому–то важному поводу. Может быть, например, взять учебник геометрии. И как раз у него дома никого не оказалось. Мама, конечно, на работе, а соседи по этажу тоже все в разгоне. И как приятная неожиданность — первый поцелуй!.. Нацеловались до опупения, а вечером продолжали уже в Дубовке…