— Заезжай за нами! Аккуратненько только! — скомандовал Шацкий и последовал с Эповым за сапёрным капитаном и группой сапёров в тёмный зев туннеля через разверстые ворота.
Вот так в 15.35 в портал верхней потерны осторожно проник первый зис. За ним медленно втянулись и остальные. Хорошо, что взрывники пошли впереди машин — за последним зисом висело такое облако выхлопа, что шофёру практически было нечем дышать, и он самозабвенно, пока никто не слышит, матерился, поминая Интернационал, МОПР, КИМ, Лигу наций и всё прогрессивное человечество во главе с Политбюро…
Через час пустые зисы собрались на площадке перед входом в потерну на Восточном берегу Днепра у здания ДнепроГЭСа. Сапёры отдыхали в тенёчке. Хотя солнце уже покатилось на запад и дело шло к вечеру, жара стояла не просто тридцатиградусная августовская, а полыхала как топка паровоза на участке подъёма. На небе — ни облачка. Чайки, обычно активно рыбачащие по целым дням, и то куда–то попрятались.
Шацкий, Эпов и сапёрный капитан подвели итоги первого этапа работы. Доставлено из Мокрой 15 тонн тола. Мешки выгружены в намеченном месте потерны на фронте 30 метров. Доставить оставшиеся 5 тонн сегодня не представляется возможным.
— Значит, так… Завтра с утра доберём с Мокрой остаток и будем окончательно укладывать и замуровывать песком, — рассуждал некурящий Эпов. Шацкий достал из пачки «Беломорканала» последнюю папиросу и с наслаждением раскурил. Как всякий культурный советский человек, смяв пустую пачку «Беломора», сунул её в карман, чтобы выбросить в подходящем месте.
— Сколько у нас есть времени на всё–про–всё? — спросил сапёрный капитан?
— Ты б же нам сам и сказал, сколько осталось… Вы же рядом со штабом фронта квартируете… — печально ответил Григорий Андреевич.
— Счас об этом кукарекать опасно, СМЕРШ не дремлет… Но, видать, с неделю точно есть…
— Ну тогда определённо успеем, — глубоко вздохнул Эпов. — Надо машины отпускать…
Сапёрный капитан позвал сержанта, старшего транспортной группы, и разрешил возвращаться в расположение зенитчиков. Объяснил, как выехать на плотину и вернуться на Левый берег.
— Я позвоню вашим насчёт завтра. Две машины хватит…
Дребезжащие бортами и болтами зисы легко укатили по назначению.
В ночь на 18‑е с запада стало доноситься громыхание немецких танков и машин. Наблюдательные посты зенитчиков тотчас телефонировали в полк о грозных шумах. В штабе полка, правда, решили, что молодые, необстрелянные ребята паникуют.
Поэтому в четыре утра командир и комиссар полка лично выехали полуторкой на место, чтобы подбодрить молодых бойцов. Однако поехали не на Правый берег через Хортицу, а Левым берегом в Синельниково. Там их и повязали да в трибунал…
А третья батарея осиротевшего полка ровно в пять утра приняла бой с немецкой танковой колонной, беспрепятственно заползавшей на Хортицу со стороны села Бабурки по брошенному без охраны мосту через Старый Днепр. Вокруг Бабурки в окопах располагались ополченцы, но при виде фрицев они побросали свои позиции и рванули изо всех сил к мосту. Противник не стал истреблять небритых мужиков в помятых пиджаках и грязных картузах, а, спустиk с брони десяток проводников, которые, улыбаясь и непонятно галдя, смешались с толпой, сигналя танкам. После чего техника начала втягиваться на мост, терпеливо тесня и толпу эвакуирующихся пешим ходом криворожцев с узлами домашнего скарба и детьми, и обалдевших от вегетарианского поведения врага ополченцев, и стадо колхозных симменталок, угоняемых на восток невыспавшимися доярками и сдержанно матерящимся бригадиром, и невоспитанно гадящих на проезжую часть моста, фривольно задирая нечёсаные хвосты в репьях и остюках.
Зенитчики не верили своим глазам. В стекающей с моста ярмарочно–пёстрой толпе медленно, распихивая коров и ополченцев, продвигались настоящие вражеские танки!
В батарее к тому часу произошли большие диалектические перемены. Командир батареи Тюлькин, когда ночью загудели немецкие танки, тотчас доложил в полк об угрозе атаки. Командир полка относился к Тюлькину по–свойски, потому что они были из одного села и к тому же свояки. Так что он ему прямо сказал: