20 часов 40 минут. Солнце приготовилось сделать последний шажок к горизонту и напоминало крупный апельсин из подарочного набора. На небе по–прежнему, как и две последние недели, не было ни облачка, а в тёплом предвечернем воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения хотя бы робкого ветерка. Чайки делали последние круги над нижним бьефом, касаясь воды в поисках ужина. Над зданием машинного зала поднимались клубы сатанински–чёрного дыма, это догорали генераторы и аппаратура. Солнце приготовилось садиться за горизонт как бы рядом с бесформенно растекающимися дымами пожарища.
Наконец, апельсиновое солнце коснулось горизонта, стало огромным и медленно сменило цвет на медный, отчего стало похоже на старинный бабушкин таз для варки вишнёвого варенья.
В районе шлюза и на взгорке перед Соцгородом продолжали ухать разрывы мин. Немец, расстроенный недоступностью аванмоста и невозможностью поэтому заскочить танками на плотину, никак не мог успокоиться и лупил и лупил по Левому берегу с маниакальным упорством.
— Минуточку, Борис Александрович, я только посмотрю на неё последний раз! — Почти зарыдал Шацкий и направился к тому краю площадки, откуда была отлично видна вся панорама нижнего бьефа, плотины и станции.
Солнце нырнуло за горизонт. Над Днепром начало смеркаться. Небо на западе, там, куда кануло солнце, приобрело тревожный огненно–червонный цвет, похожий на цвет разливаемой стали… Вода внизу, за островами Дубовым и Тремя Стогами, перед Старым Днепром, стала холодного, безжалостно–синего цвета. Дымы над догорающим машинным залом расползлись неопрятными кляксами. Их противоестественная сепия открыто враждовала с природными красками летнего вечера.
В вечернем воздухе мельтешили тысячи ласточек, охотящихся за мириадами мошек, почувствовавших приближение ночной прохлады. В другое время непрерывное броуновское движение птиц вызвало бы долгое любование и восхищение, но не сегодня. Однако птицы не чувствовали тревоги и искренне радовались жизни. Даже разрывы мин за шлюзом не пугали их.
ДнепроГЭС в любое время суток прекрасна, а вот в такие сумеречные часы плотина особенно изящна, как драгоценное колье на нежной шее красавицы–реки.
— Вот она, наша ненаглядная, а мы её своими руками… — по–бабски запричитал Григорий Андреевич. Подошедшие к нему Петровский, Эпов, командир полка и его давно не бритый замполит молча и крепко по очереди обнялись друг с другом и по–мужски пожалели пригорюнившегося Шацкого.
— Не будем мельтешить на виду у врага. Усекут и враз накроют миной, — предупредил командир полка. — Попрощались? Всё! Пошли дело делать!..
И они направились к младшим лейтенантам, изготовившимся у портала.
— Вопросы есть? — Шморгая носом, обратился Григорий Шацкий к тем, кто был правомочен благословить взрыв. Он небрежно достал из брючного кармашка ещё дедушкин золочёный хронометр Breguet, отщёлкнул крышечку и, слегка полюбовавшись на матовую поверхность циферблата и изящные стрелки, вздохнул и тихо, но отчётливо сказал: — На моих без трёх минут девять… Если вопросов нет, дайте команду на подрыв плотины!
— Вопросов нет, — ответили хором Петровский и командир полка. — Взрыв разрешаем!
— Так, товарищи младшие лейтенанты, возьмите в руки по бикфордову шнуру, будем, как говорится, приводить в исполнение… И ещё запомните, если ненароком сюда к порталу залетит мина, то кто останется жив, должен любой ценой поджечь шнуры!.. И будьте свидетелями, кто останется жив после войны, — сиплым неразборчивым голосом подытожил Борис Эпов, — поджигаю!
Он открыл пятикопеешный коробок спичек калужской спичечной фабрики «Гигант» им. Ворошилова (ОСТ 282) с неряшливым изображением Рабочего и Колхозницы, вздымающих к небу сноп пшеницы на фоне красного знамени, и, вынув одну, чиркнул. С одной спички поджёг оба бикфордова шнура. Огоньки споро побежали в туннель.
— Товарищи, подождите, срочный приказ! — От шоссе, размахивая бумагой, к ним сбегал по уклону травяного газона посыльный, как тотчас выяснилось, из расквартированного в начале улицы Ленина штаба Южного фронта от единственного оставшегося в городе «на хозяйстве» члена Военного Совета Южного фронта начальника политотдела фронта генерала Запорожца. Остальные руководители фронта уже который день дневали и ночевали в войсках.