Лейтенант Евгений задумчиво почесал в затылке и позвал моего друга дядю Андрея, издевавшегося над шикарным аккордеоном.
— Ты это, значит, Конопатых, слыхал приказ майора? Шашлыком дело оборачивается. Он, собака, на Таньку глаз положил, вот и прирывается раз за разом. Что делать будем?..
— А што, видать, барана в этих галушечных краях не сыскать. Пойду пройдусь по улице, может где телёнка соображу… А вы тута пока насчёт костерка и дровишек к нему разберитесь…
Дядя Андрей вышел из ворот, а я хотел было увязаться за ним по хутору провожатым, но просекла бабуля, вышла к ясеню и сказала, чтобы от двора ни ногой!..
У школы крутились колхозники, пытаясь завязать отношения с военным начальством. Красный флаг на школьном крыльце уже который день полощется символом неистребимой советской власти. От крыльца отвалили два мужика и пошли к нашему двору, завидев дядю Андрея.
Оказалось, что это бригадир Трифон Трифонович Мартыненко и якобы партизан Толька Шаповал.
— Колхозный актив, што ль?.. — Поинтересовался дядя Андрей.
— Та мы тутэчкы гуртуемося, шоб може чим допомогты вызволытэлям…
— Ха–ха–ха, сучары, однако, на ловца и зверь, как говорится, сам и вприпрыжку. Так, мужики, слушай мою команду. Тут начальство поминутно шастает, значит что? Положено подкормить полководцев. И лучше нету закусона, как шашлычок с дымком… Короче, нужен баран или телок. И — быстро. Одна нога здесь, другая — там. Поняли, комбайнёры?..
— Та якжэ нэ зрозумиты… Тилькы телят шэ литом выризалы люды, бо нимци хотилы скотыну з собою гнаты… А баранив ни в кого нэма зараз. Можэ вивця згодыця? Е в одного дядька вивця, вин тэж партизан справжний, домовымося…
— Овца в самый раз. Тащите её, собаку, шустрее!
Колхозники, гордые доверием бойца, почти вприпрыжку понеслись в конец улицы примерно к Кучерям. И в самом деле, вскоре вернулись, таща на верёвке упирающуюся, грязную как подстилка в колхозной конюшне, всю в репьяхах овечку.
— Молодцы! На обратном пути из Берлина представлю вас к медали «За взятие Берлина», потому что баранина очень полезна для повышения боеготовности пехоты!
Колхозный актив засмущался, лопоча: — Та ну, шо вы такэ кажете, мы б и свыню заризалы та прыпэрлы, абы у кого була… Та нэмае…
Дядя Андрей потащил несчастную овцу в огород на делянку, где летом рос подсолнух. За ним пошёл дядя Евгений с топором и большим ножом. Бабушка дала воинам большой эмалированный таз, табуретку и разделочную доску.
— Сенька, гуляй во дворе, не ходи за извергами! — приказала бабушка Фрося тоном, не допускавшим ослушания.
Дедушка тоже, выдав инструменты, не пошёл участвовать в казни овцы. Он такие дела не любил. Ему зарезать петуха было сущей мукой.
Но пока я облазил огуречную грядку и набрал в полумисок с десяток последних, скрюченных и переросших огурцов, вернулся дядя Евгений, сказав что всё сделано.
— Петровна, извините, но дайте ещё соли и что–нибудь вытереть руки.
Он взял стоявшее у колодца ведро с водой и принесённую бабулей пёструю тряпку из её старой юбки, названную полотенцем, поллитровую баночку с солью и пару крупных головок лука.
— Спасибо, Петровна! Вы, как моя мама, добрая и всё понимаете…
Лейтенант ещё пару раз приходил с огорода. Одни раз он принёс в миске всякие окровавленные внутренности овцы и выплеснул под бузину на пепелище за хатой. На пепелище сразу, как по команде, побежали наши семь куриц во главе с огненно–рыжим петухом Михалом Иванычем, названным так бабулей в честь дедушки Калинина. Куриный взвод начал жадно клевать то, что выплеснул дядя Евгений.
Второй раз дядя Евгений попросил у дедушки лопату выкопать траншейку под костерок и дров. Однако, деда нехотя дал ему на одну руку несколько чурбачков из–под навеса, сказав что дров нет, а это вот немного из веток от сломленного ветром старого осокоря за хатой.
Вскоре с огорода потянуло волнующим дымком костра. Быстро прошагал в сторону «Студера» связистов, мурлыча «Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать…», дядя Андрей. Он вскоре вернулся, неся пучок каких–то длиной с руку по локоть проволок и охапку брусков из разбитого снарядного ящика.
— Айда, Сеньк, шашлык нанизывать! — Пригласил он меня.