Тут ещё на днях произошло одно пренеприятное, но курьёзное событие. Нам стали доверять ходить в караулы, охранять склады и т. п. ерунду. Караульное помещение на сопочке, внизу в ложбине — дивизионный городок, штаб, склады, жилые дома офицеров, Дом Культуры (очаг социалистической культуры) и тэпэ. Ну, так, значит, закрутилось — два часа стой, два часа бодрствуй, надраивая автомат или играя в шашки, если сержант потерял тонус и не загрузил читкой «Правды» («Правда», одна только «Правда» и ничего, кроме «Правды»), затем два часа якобы сон на деревянных скрипучих нарах покотом в одежде (а вдруг враги, ну а у нас боеготовность на высоте…). И, само собой, с утра до вечера дрессура — «увидел нарушителя, стреляй!».
А уж всяких баек про страшные случаи при охране важных оборонных объектов наслушался — уйму! Ну вот, на вскидку… Вроде на станции Даурия в прошлом году осенью было ЧеПэ так ЧеПэ. Ну, значит, склады. У каждого склада — пост. Один салага заступил на пост с нуля часов, а ночь в новолуние — хоть глаз выколи. Конечно, над входом в склад фонарь болтается, но в ту ночь дизель барахлил и лампочка не горела.
Солдатик ходил–ходил, пару сигарет выкурил, пару раз пописал, а потом присел под бревенчатой стенкой склада и на минуту задремал. Ну, честно, на пару минут, потому как ветерок тянул очень зябкий, а бушлат продувной, совсем не греет. Пацан присел на какую–то булыгу, родной АК‑47 с примкнутым клинком меж ног зажал, чтобы враги не спёрли грозное оружие.
Только смежил веки, вдруг мягкий, но неотвратимый шум, схожий с пикированием голодного беркута на беспечного тарбагана, прервал короткую дрёму. Отличник боевой и политической подготовки получил, как говорится, мешком по голове. Ему в лицо брызнуло чем–то тёплым. Рядом о камень звякнул чужой нож.
С трудом оклемавшись, солдат сбросил оседлавшее его, ещё трепыхающееся, но уже бессильное, неопасное тело диверсанта наземь и, вскочив, заученно шагнул к навесу часового, в котором был подвешен обрезок рельса. Схватив штатную железяку, он начал бешено колотить в рельс, что означало «нападение на пост». В караульном помещении за следующим пакгаузом взревела сирена. Затопал кирзачами наряд, бросившийся на подмогу…
Утром подвели итоги. Диверсант прыгнул на часового с крыши склада, но не учёл бестолковости солдата, присевшего под стеночкой и зажавшего автомат с примкнутым клинком меж ног. И нанизался на клинок.
А ведь по «Уставу гарнизонной и караульной службы» часовой не имел права усаживаться и располагать автомат между ног. Надо стоять в определённом дислокацией месте и бдительно всматриваться во враждебную темноту, держа автомат горизонтально в положении для стрельбы стоя…
Говорят, там, на границе, такие случаи нередки. Узкоглазые диверсанты, бесшумные как кошки, нередко снимают часовых, прыгая на несчастных ребят с крыш пакгаузов с ножом. Их привлекают не оружие или снаряжение. Грабят обычно продуктовые склады.
Прошло несколько дней, и вот однажды спустился с разводящим в шесть утра к складу на окраине военгородка и заступил до восьми. Моя территория — сто метров между двумя мрачными пакгаузами с множеством дверей, увешанных амбарными замками. В одну сторону в проём между охраняемыми объектами просматриваются жилые дома, в другую — скверик со зданием штаба дивизии и непременным гипсовым Ильичем монгольского облика. По режиму несения караула проход людей между складами разрешен с 8‑ми утра до 22‑х вечера. Поэтому днем штабные офицеришки непрестанно шастают меж складов домой и обратно то щей похлебать, то чаю попить, иначе в обход им итти далековато.
Так вот, смотрю я на часы — стоять ещё минут десять, уже по сопочке и разводящий с тремя сменными спускаются, скоро пост сдавать. На моей тощей потной шее болтается АК‑47 с примкнутым клинковым штыком, чтобы если враг, то сразу срезать его очередью или распороть ему брюхо штыком. Просто сбрось предохранитель, и — фуяк!!!
Чудесное тихое летнее утро наполнено запахом благоухающей вокруг полупустыни. Какие–то птахи поют в бездонном континентальном небе. Вдруг прямо на меня на охраняемую территорию вторгается заспанный старлей и прёт прямо на меня, мечтая побыстрее добраться до штаба. Я среагировал, как овчарка — «Стой, назад! До восьми проход закрыт, вернитесь!» Однако старлей, видя, что за ним в отдалении идут ещё несколько офицеров, закусил удила и обложил меня избранным матом.