И вот оно началось! Привязали руки и ноги. Сделали местное обезболивание, обколов область предстоящего хирургического вмешательства. Сердобольная, сказочно красивая ночью сестричка стала в голове и ласково гладила за ушами, тихонько подбадривая байками про необыкновенное мастерство хирурга. Послышались хрестоматийно–анекдотичные команды: «Скальпель… зажим… тампон…». В голове пронеслось знакомое с детства продолжение: «Спирт… огурчик… следующий!».
Вдруг в операционной погас свет. «Не бойся!» — сказала сестричка, сильнее удерживая меня тёплыми ласковыми ладошками и дыша мне в темечко. — «Видать, дизель полетел. У нас это по ночам бывает…»
Операцию заканчивали при свете керосиновой лампы типа «Летучая мышь».
После недельного лежания в госпитале мне дали освобождение от штатного несения службы на один месяц. Как раз через два дня дивизия была поднята ночью по тревоге и загремела на учения.
На период учений меня и ещё несколько выздоравливающих поселили в казарме при штабе дивизии, там же обитали солдаты из хозяйства замкомандира дивизии по тылу, шофёры — штабные и с хозмашин, а также воины–спортсмены, обреченные на вечные тренировки, но с льготным правом выезда на соревнования.
Меня приписали к хозвзводу и послали на фронт борьбы с антисанитарией вместе с одним веселым костромичом (кажется, его звали Володька) с приказом продезинфицировать все туалеты офицерского городка в десятидневный срок…
Фронт работ по наведению порядка в общественных туалетах офицерского городка оказался не менее протяженным, чем 2‑й Украинский в 1944-ом — около тридцати дощатых скворечников, каждый на 8–10 посадочных мест, стыдливо разделенных символическими дощатыми перегородками на мужское и женское отделения.
Городок состоял из двух десятков жилых трёх и четырехэтажных домов, нескольких штабных, хозяйственных, спортивных (стадион), госпиталя, двух магазинчиков и иных обитаемых построек, и около каждой был непременный туалет, ибо иначе, при отсутствии всяких удобств в домах, пришлось бы по нужде бегать в сопки, загаживая уникальный ландшафт.
Нам с Володькой выдали по две пары рукавиц, коричневые халаты, по одному заплечному опрыскивателю системы «Автомакс‑1» и — с Богом, мать вашу!.. Распыляли ДДТ от выплода вредных насекомых, обитающих в отходах человеческой жизнедеятельности, брызгали полы лизолом от коварного холерного вибриона и обильно посыпали посадочные места туалетов (очки) и две доски, имитирующие парижские писсуары, хлорной известью.
В дурацких коричневых халатах мы выглядели, как дебилы. В день успевали за полчаса обгадить дезсредствами три уборных, растягивая удовольствие с таким расчетом, чтобы работы хватило на десять дней.
С учётом того, что стояла обычная здесь жара в 30–32 градуса, находиться в этих уборных более пяти минут грозило потерей рассудка, затем сознания, а ещё потом через несколько минут и жизни. Поэтому мы в основном отлёживались на ближайшей сопочке в зарослях полыни, загорали пока ветерок сдувал смрад с наших перетруженных мышц, до одури вглядывались в синее бездонное небо, тоскливо следили взглядами за облаками, неторопливо плывущими в такой недоступный нам на два года мир относительной личной свободы.
Фельдшер Анатолий проверял проделанную работу, обходя готовые объекты в 17.00. С этим Анатолием я как–то раззнакомился, он даже разок пригласил меня через несколько дней в гости. Жил он в скромном глинобитном домике из трех комнатёнок, стоявшем в том углу поселка, где обитало в собственных домах несколько вольнонаёмных семей из местного населения, предков которых судьба занесла ещё до революции в эти неповторимые места. Пошёл я к нему в гости не сразу, а после доброго часа отмачивания в дивизионной бане, куда нашему льготному контингенту разрешалось ходить два раза в неделю индивидуально, а не строем, как положено в армии. Тепло меня приняла и маленькая, опрятная жена Анатолия. Угостили домашним супом с курицей и овощным рагу.
Разговорились, и я выболтал, что женат и очень жду, когда Нина приедет проведать, но не знаю, где ей остановиться. Хозяева любезно предложили, чтобы она остановилась у них. Я на радостях сказал, что завтра же дам жене телеграмму о том, что вопрос с жильем решен. С моей стороны весь этот разговор был импровизацией, и я ещё не знал, во что всё выльется. Во всяком случае, казалось мне, можно будет на любом этапе эту договоренность отложить или отменить.