Пшеницу осенью обмолачивали конным катком (лошадь тащила по кругу, уминая и терзая брошенные на утоптанный двор развязанные снопы, метровой длины и полметра в поперечнике гранитный цилиндр на оси. Вдоль цилиндра были выбиты канавки глубиной сантиметров двадцать, так что на поверхности цилиндра получились соответствующие рёбра, которыми колоски обмолачивались. После изгнания немцев колхоз не выделял лошадь, и мы с дедом обмолачивали пшеничку цепами… Я умел и многое другое, например, жать серпом…
Мужские зимние занятия — выделка упряжи, изготовление саней, заготовка дров восхищали меня, я крутился у мужиков под ногами, подавая то то, то другое. Было весело и ответственно…
Но и женские забавы — прядение, работа за ткацким станком, изготовление льняного полотна и ковровых дорожек на станке были милы и интересны…
К школе мама забрала меня в город. 1‑го декабря 43‑го, через полтора месяца после освобождения города, как заработали первые школы, пошёл снова в 1‑й класс. Мои хождения в хуторскую школу при немцах не учли.
Помню ежеутренние бои с мамой в связи с необходимостью рано вставать. Мама обычно давала мне пару огромных бутербродов из белого хлеба, намазанного маслом в палец толщиной и посыпанного толстым слоем сахарного песка. Есть это было просто невозможно. Придя школу, я первым делом отдавал голодным детям свои буржуйские бутерброды. А когда медлил с отдаванием, их у меня нахально отбирали. У моих вечно голодных одноклассников аппетит был завидный…
Сидел на задней парте. Любил рассматривать журнал «Америка», который приносили другие дети.
В глубине школьного сада прятался в абрикосовых деревьях служебный домик директора школы, построенный ещё до революции из тёмно–красного калёного кирпича, а рядом с ним простецкий деревянный павильон библиотеки. В библиотеку я скоро и проторил путь. Моей первой книжкой стали сказки Льва Толстого.
Тогда Америка оказывала СССР серьёзную продуктовую, и не только, помощь. Мама работала в ОРСе, эта организация расшифровывалась неплохо: 1) обеспечь раньше себя, 2) обеспечь родственников своих, 3) остальное раздай сослуживцам… Поэтому однажды принесла домой в красивой картонной коробке продуктовую посылку из Америки. Их приходило на каждую организацию немного, так что практически все расходились по начальству.
Чего там только не было! Банка тушеной колбасы, банка сгущённого кофе, печенье, плитка шоколада, пачка сигарет «Camel», миниспички, какие–то цукаты и, самое главное, пачечка жвачки… Что было ещё, убей — не помню. Самое удивительное, что в нашу коробку юморной американский упаковщик вложил удивительный журнал–каталог с рекламой каких–то станков и оборудования. Я залистал его до ветхости, хотя он был на прекрасной глянцевой бумаге. А как пахли его страницы! Это было окно в неведомый мир.
На улицах молодые женщины стали покуривать американские сигареты вместо патриотичного «Беломор–канала» и носить облегающие юбки выше колен. Руководящие мужики говорили, что это нехорошо, но пылко смотрели им вслед…
По вечерам пацаны из соседних домов сбивались в стаи и бежали играть в войну в недалекие развалины сгоревших пятиэтажек.
Я очень любил лазить с соседскими ребятами по огромным трофейным бакам для производства пива, высотой с рост взрослого человека или даже больше, выгруженным недавно на территорию между двором Гусаровых и домом Нины Григорьевны на соседней улице Дзержинского. Там впоследствии действительно образовался пивзавод.
Залезть в такой бак, огромный как дом, было непросто. Ещё сложнее было выбраться через люк наружу, хорошо, что люки были невысоко от земли. Мы бегали, перескакивая с бака на бак, прятались друг от друга, бросали камни в баки, когда там сидел кто–нибудь из нас. Надо было иметь сильный характер, чтобы пересидеть в баке такой обстрел камнями, так как металл гудел как колокол.
И, конечно, ежедневный футбол на пыльной улице…
Тому ежедневному футбольному чемпионату отдельное спасибо за ненавязчивый вводный курс английского языка. Корнер, аут, гол, форвард, офф–сайд, пенальти, хав–бэк, рэфэри — все эти волшебные слова впечатались в мозги навсегда!