Мы сели на диван, и я стал перед ней выпендриваться. Стали листать книги, а ведь их у меня к тому времени насобиралась целая этажерка. Да и малый я вроде был крутой — комсорг школы, член горкома комсомола. Так я и стал её поражать своими продвинутостями в сверхпрограммных знаниях. Взял с этажерки тяжеленный 1‑й том «КАПИТАЛа» Маркса (я зачем–то в начале учебного года купил трёхтомник) и стал чего–то там зачитывать из третьей главы. Валюша слушала–слушала марксову ахинею, а затем вырвала из моих рук книжищу и, закинув её за спинку дивана и едва не сбросив при этом с полочки семерых мраморных слоников, крепко меня поцеловала.
Вот так великий Маркс был в мгновение элементарно побежден девочкой из 8‑го «А». Мы с добрый час самозабвенно целовались. Потом, зная, что скоро с работы придет моя мама, убежали в Дубовку, где наша обычная целомудренная прогулка превратилась в ураган бурной, но контролируемой страсти…
Но не вечно же ждать, когда я соображу, что и как. И Валюша взяла власть в свои руки. Тут уж вмешалась матушка–природа, и мне стало не до марксистской демагогии. Так и началось. То у неё, то у меня. Но, говорю же, без крайностей…
Тем не менее я серьезно увлёкся коммунизмом. Поверил в будущий рай. Надо только круглосуточно, как Павка Корчагин, работать и терпеливо ждать. Читал запоем Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Познавал их казуистические построения так же страстно и нетерпеливо, как познавал на вечерних встречах тело милой Валюшки. Маркс сулил рай далеко в светлом будущем, а с Валюшкой раем казался не только каждый вечер, но и, конечно, каждая минута в школе.
В октябре меня делегировали на городскую комсомольскую конференцию. Конференция прошла со всей возможной красной обрядностью в новом Дворце Культуры Строителей на 13‑м поселке. Весь партийный антураж старшие товарищи преподнесли молодой смене во всём блеске. Оркестр на ступеньках ДК. Регистрация в вестибюле. Красные мандаты — как у старших товарищей на их съездах и конференциях. Хорошо выглаженный кумач на столе президиума. Скромный графин с водой в середине стола. Стакан воды на обрезе трибуны с гербом СССР. Ленин в виде массивного гипсового бюста в левом парадном углу зала, а на багряном занавесе сцены, над столом президиума огромный цветной портрет товарища Сталина и ещё выше — приветственный лозунг в адрес молодых строителей коммунизма. Свежие областные газеты в изголовье каждого кресла. Весёлые, молодые, счастливые лица делегатов. Невиданные многими буфеты в холлах. Ну, прямо — съезд ВКП(б)!
После отчётного доклада первого секретаря горкома комсомола я зажигательно выступил в прениях «от имени и по поручению» учащейся молодежи Запорожья. «Самородка» заметили в президиуме, и меня избрали в состав городского комитета ЛКСМУ. Началась карьера будущего вождя всего прогрессивного человечества…
Во втором полугодии 50/51‑го учебного года мой комсомольский взлёт успешно продолжился. Я стал знаменит в масштабе города. Часто ездил с зажигательными выступлениями по строительным объектам, был на каком–то запылённом заводике. Особенно запомнилась поездка 23‑го февраля на станцию Мокрая к летунам стоявшего там истребительного полка. Я выступил, как обычно, с обличением происков империалистов, в защиту молодой Китайской Народной республики, против засевших на Тайване чанкайшистов, сорвал овацию…
После хорошо заседали с лётчиками по случаю мужского праздника, взрослые, включая нашу пионервожатую, которой было уже 19 лет, выпивали водочку, а я, как малолетка, попробовал портвейна и очень захмелел. Потом так получилось, что через неделю в школу с ответным визитом прибыл самодеятельный оркестр летчиков в составе аккордеониста, гитариста и певца, которым оказался молодой капитан. Уходя из школы, капитан вызвался провести пионервожатую. Через месяц мы узнали, что наша вожатая расписалась с этим самым капитаном. Ей завидовали учительницы, особенно химичка по прозвищу «Бледная спирохета», которые называли счастливицу «шлюшкой»…
Восьмой класс я закончил неплохо, всего две или три четверки. Сказалось облагораживающее влияние моей самой лучшей в мире девчёнки.
Лето я провел на хуторе и очень скучал по Валюше, по городу, по книжкам. Я чувствовал себя Лениным в Шушенском. Мне писали на хутор не только Валюша и Ёня. Получил тёплые письма и от Раи Рудзевич, и от Софы Габрилович, и от Вали Деннис. Хотя у меня с ними никаких тесных отношений не было, просто проявлялся некий подростковый исследовательский интерес друг к другу.