Москвоцентричность истории советского периода, согласно которой все важнейшие события происходили в Москве, «все народы якобы связывали свои надежды опять-таки только с Москвой, а Россия выступала едва ли не бескорыстной защитницей соседних народов, несла им свободу и прогресс»{69}, повсюду подвергалась критике. Если раньше история союзных республик — это история «национальных окраин» относительно москвоцентричной советской истории, то после 1991 года каждое независимое государство само становится самостоятельным центром. Истории этих государств естественным образом также начинают отталкиваться от «самоцентризма»: на Украине — украиноцентричная, в Эстонии — эстониецентричная, в Казахстане — казахстаноцентричная и т. д. Более того, это изменение являлось историософичным. Интеллигенция национальных республик во второй половине 1990-х годов настойчиво предлагала иначе оценивать проблему взаимодействия «центра» и «национальных окраин» в СССР, с достижениями собственных народов связать импульсы прогрессивного развития России.
«Московский центр и окраина как бы поменялись местами, — писала Т.С. Гузенкова. — Для национальных историков более важным становится вопрос о том, чем прославил Россию тот или иной народ, а не о том, чего он достиг в результате вхождения в ее состав»{70}. Этот «страноцентричный» подход в историознании применялся с той целью, чтобы исследовать мировой исторический процесс не как совокупность фактов, событий и личностей, а чтобы оценить место своего государства в мировой истории, вклад своей культуры и науки в мировые культуру и науку, пробудить в создании граждан этнонациональную гордость. «Центризм» как историческая позиция не просто интуитивно избирался историками как идееобразующий метод исследований, но был в некоторых странах определен верховной властью.
Например, президент Казахстана Н.А. Назарбаев в своей статье «Хранить память, крепить согласие», посвященной провозглашению 1998 года «годом народного единства и национальной истории», обозначил центризм как историческую позицию. В этой статье было сформулировано отношение власти к истории как к инструменту, который призван хранить, прежде всего, единство народов, населяющих Казахстан: «В наступившем году мы приступаем к практической реализации стратегии развития страны до 2030 года. Ведь единство казахстанцев, основанное на бережном, я бы даже сказал трепетном отношении к своему историческому прошлому, может и должно стать мощной созидательной силой, надежным средством решения сложнейших социально-экономических задач»{71}.
Этноцентричность начала реализовываться и на уровне школьного образования. В школах Украины основным принципом системы обучения объявлялась украиноведческая направленность. Последняя понималась как рассмотрение общественно-исторического процесса становления и бытия украинской нации, самобытности ее культуры и самосознания в контексте развития мировой науки и культуры. Предложенный «нациецентричный» подход реализовывался через внедрение национально ориентированных курсов (украинская литература, история и география Украины, украинская художественная культура), а также благодаря воссозданию культуроведческих аспектов исторического развития украинской нации в общенаучных предметах (всемирная история, математика, естественные науки).
«Нациецентричные» истории, ввиду своего радикального отличия от прежней исторической науки, аргументировали новые тезисы с опорой на факты, которые раньше замалчивались, на конфликтные вопросы, прежде пресекавшиеся на корню. Обнародование новых сторон прошлого и опора на них разрушала многие идеи, которые являлись базовыми в Советском Союзе, прежде всего, идею дружбы народов. Критике подверглись советские историки, нарочито акцентировавшие внимание на тех исторических событиях, которые соответствовали идее дружбы народов, которые могли ее ярко проиллюстрировать.
В стремлении разрушить дружбу народов как миф историки обращались к наиболее острым вопросам межнациональных отношений, которые в «сплоченном» СССР находились под табу. К таковым в первую очередь относились конфликты между Арменией и Азербайджаном вокруг Нагорного Карабаха, споры между Таджикистаном и Узбекистаном по поводу Самарканда и Бухары{72}.