Имя у него было Пенелопа.
Тяжело вздохнув, Хелли отвернулась от зеркала. После многочисленных нагоняев и серьезных лекций от Джейка Пенелопа больше открыто не высказывалась против своей невестки. По существу, если ее не спрашивали о Хелли, она о ней вообще не говорила. А в тех случаях, когда она была вынуждена отвечать, довольствовалась односложными ответами. Что же до ее отношений с братом, то они стали прохладными почти до отчужденности.
Именно эта последняя перемена тревожила Хелли больше всего. Хотя Джейк никогда не обсуждал создавшееся положение, она ясно видела, что отчужденность сестры доставляет ему боль.
При мысли о злобном поведении Пенелопы Хелли ощетинилась. Будь она проклята, если позволит этой избалованной девчонке причинять боль ее несравненному Джейку. Он заслуживает любви и уважения своей сестры, и она добьется, чтобы он их получил.
Приняв такое решение, Хелли стала обдумывать конкретные действия, чтобы вернуть мир в дом Парришей. Сейчас же. Пока не будет слишком поздно и отношениям брата и сестры не будет нанесен непоправимый ущерб. Хелли сосредоточилась перед неприятной встречей и прошла из вестибюля в музыкальный зал.
Больше всего на свете Пенелопа любила музыку и большую часть утра проводила за фортепьяно, упражняясь в пенни. Но сегодня комната был пуста.
— Хо! — крикнула Хелли, выследив китайчонка в дальнем углу холла.
Малыш с быстротой снежного кома появился рядом с ней. Отвесив Хелли почтительный поклон, он поинтересовался:
— Хо нужен мисси Парриш? Хелли кивнула:
— Ты не видел Пенелопу?
Упоминания этого имени было достаточно, чтобы Хо принял выражение давно выстраданного мученичества. Он что-то пробормотал по-китайски и закатил глаза к небу.
— Мисси Пенелопа у себя в комнате. Она сказать, что больной. — При этом китайчонок презрительно хмыкнул. — Хо сказать только, что у нее дурной голова. У нее уже неделю дурной голова. Всегда дурной голова.
Хотя Хелли была слишком скрытна, чтобы высказывать свои мысли, про себя она согласилась, что последнее время Пенелопа страдала «дурной голова» больше, чем обычно. Она так часто ворчала, что лицо ее превратилось в маску постоянного неудовольствия.
Хелли поблагодарила Хо и направилась к золовке, планируя по дороге свои действия. Если Пенелопа действительно больна, неплохо бы и осмотреть ее. Если нет и она просто дуется, как подозревает Хо Ян, то им предстоит давно просроченный разговор. С такой повесткой дня Хелли постучалась в дверь золовкиной спальни.
— Что? — услышала она приглушенный ответ.
— Хо сказал, что вы больны, — прокричала Хелли сквозь закрытую дверь. — Может быть, я могу помочь?
Последовала долгая пауза, прежде чем Пенелопа наконец ответила:
— Со мной все отлично. Уходите и оставьте меня в покое. Хелли улыбнулась. Ага! Итак, Хо оказался прав. Пенелопа изволит в очередной раз дуться. Ну раз так…
— Нет. Я не уйду. Нам надо поговорить.
Хелли показалось, что она уловила звук фырканья, но, учитывая толщину двери, она была не уверена. Однако следующие слова Пенелопы были слышны вполне отчетливо:
— Мне нечего вам сказать ни сейчас, ни когда-либо!
— Но зато у меня есть, и, хотите вы того или нет, вы меня выслушаете. У вас пять секунд, прежде чем я войду. Одна… — Хелли громко отсчитала все пять и распахнула дверь. Отделанная в бледно-голубых и лососево-розовых тонах спальня была воплощением девических грез. В центре комнаты под роскошным балдахином стояла кровать в стиле рококо, и на ней, завернувшись в парчовое покрывало, возлежала Пенелопа.
Хелли остановилась в нескольких футах от постели. Ее удивил изможденный вид золовки. Наполовину скрытое пропитанными потом иссиня-черными волосами лицо было белым как мел и искажено болью. Зеленые глаза окружали серовато-пурпурные тени, а обычно розовые, чуть припухлые, сложенные бантиком губки вытянулись в узкую бесцветную линию.
«Если это Пенелопа считает „отлично“, — подумала Хелли, — то просто страшно, что она имеет в виду под „больна“. Тут что-то не так. — Хелли вздохнула и направилась к кровати. — Нужно, чтобы пациентка доверяла тебе».
При приближении Хелли дрожащая на кровати фигурка забралась еще глубже под покрывало. Уставившись на свою непрошеную гостью злым взглядом, Пенелопа прошипела:
— Что вам угодно?
Хелли постаралась взять примирительный тон;
— Вы явно больны, и я хочу вам помочь, если вы мне позволите.
Издав классическое парришевское фырканье, Пенелопа повернулась на бок спиной к претендентке-спасительнице. Она страдала от сильного приступа колик, а копающая золото ее брата новоиспеченная жена настаивает на том, что будет ее сиделкой.
Пенелопа слабо простонала и скорчилась от внезапно пронзившей живот боли. Почему эта доктор Гардинер не может заниматься своими собственными делами и оставить ее страдать в покое? Вряд ли эта пакостная женщина действительно заботится о ней… или Джейке.
Свернувшись в клубочек, Пенелопа прижала ноги к животу. Может быть, если она не будет обращать на нее внимания, она оставит свои претензии на добрую самаритянку и уйдет.
Но Хелли вовсе не собиралась уходить. От нее не ускользнул сдавленный стон девушки, как и то, что она скорчилась от боли. Озабоченная, Хелли села на край кровати и осмотрела скрючившуюся под покрывалом Пенелопу. После небольшого колебания Хелли мягко положила руку на плечо золовки.
— Если вы больны…
— Я же сказала, что со мной все отлично, — огрызнулась Пенелопа, откатываясь от ее прикосновения. — Единственное, что я хочу, это чтобы вы оставили меня в покое.
Хелли едва не улыбнулась на реакцию девушки. Как часто она слышала такие слова от Джейка. Упрямство — явно фамильная черта Парришей.
— Как врач, я дала клятву помогать нуждающимся. Оставить вас одну в таком состоянии — значит нарушить эту клятву. А поскольку я никогда не нарушаю своего слова, то останусь с вами, пока вы не позволите помочь вам.
В ответ Пенелопа только фыркнула еще раз.
На этот раз Хелли улыбнулась. Девушка была Парриш до мозга костей. Придется долго повозиться, прежде чем удастся ее уломать. С этой мыслью Хелли устроилась поудобнее.
Так они оставались с четверть часа: Пенелопа, попеременно то жалела себя, то мысленно посылала на голову Хелли самые разнообразные беды; Хелли же обдумывала, как ей лучше пробить оборонительную стену Пенелопы.
Первой тишину нарушила Пенелопа. Перевернувшись на живот и подперев голову руками, она смотрела на невестку сквозь вуаль черных волос.
— Зачем вы это делаете? — обвинительным тоном спросила она.
Хелли спокойно встретила враждебный взгляд Пенелопы.
— Я уже сказала вам. Я доктор, а дело доктора — лечить больных.
— А также обращать внимание на тех, кто не хочет вашей помощи?
Хелли пожала плечами.
— По-разному.
— И отчего это зависит?
— От того, кто пациент. Если отказывающийся совсем чужой мне человек, я обязана уважать его волю и молиться о лучшем исходе. Однако, когда пациентка оказывается сестрой любимого мной человека, мой долг оказать ей помощь… независимо от того, насколько упряма и не склонна она к этому.
В зеленых глазах Пенелопы появился недобрый огонек:
— А когда вы решите, что больше не любите Джейка, будете ли вы считать своим долгом лечить меня? — Она беспокойно вертела прядь черных волос вокруг пальца. — Или вы притворитесь, что я не существую, как это сделала Сирена?
Хелли уставилась на Пенелопу. Внезапно она поняла, в чем дело. Как она могла быть так слепа? Как она не догадалась, что, подобно Джейку, Пенелопа тоже получила шрамы от предательства Сирены. Как не поняла, что такое поведение девушки всего лишь попытка скрыть боль и страх?
Глядя на свою золовку, одетую в одну ночную рубашку, с распущенными волосами, Хелли припомнила то, что упорно старалась забыть: Пенелопа еще почти ребенок. Ей всего лишь восемнадцать… она едва вышла из школы. И при всей своей молодости она уже повидала столько трагедий, сколько иным не доводится за целую жизнь. Неудивительно, что она так несчастна и недоверчива.