- Товарищ Фомичев! В десятый кабинет! - разда-лось под высокими сводами особняка одесского турка Родоканаки.
И приблатненная девица так и осталась в неведении о дальнейшей судьбе Соньки Деткиной, ибо на обратном пути, как мы увидим, Фома Фомич ни с кем уже беседовать был не в состоянии.
3
Валентина Адамовна и старик невропатолог попросили Фому Фомича раздеться до трусов.
Он смог раздеться только до кальсон.
- Ничего, не переживайте, - сказала Валентина Адамовна. - Мы здесь и не такие гоголь-моголь видели. Засучите кальсончики на той конечности, где у вас змея, а где нет, там можете не засучивать.
Затем старик невропатолог поставил уникума в конус света рефлекторной лампы возле откидного хирургического кресла. И пошел-поехал щелкать фотоаппаратом. Оптическая насадка на аппарате напоминала трубу ротного миномета - специальная насадка для крупномасштабного фотографирования.
- Личность-то не попадет? - на всякий случай еще раз поинтересовался Фома Фомич.
- Нет, нет! Обязательно без головы выйдете, то есть будете, - мимоходом успокоил пациента невропатолог-фотограф. - Но, должен заметить, Валентина Адамовча, пациент уже в возрасте. И с нервишками не все в порядке. Обратите внимание, как он на щелчки спускового механизма реагирует. Думаю, он у вас при сильном болевом шоке приступ стенокардии закатит. Такая древняя наскальная живопись - это вам не банальные оспенные следы или бородавки...
- Да, - легко согласилась Валентина Адамовна. - А мы вот Эммочку попросим с ним заняться. Она молоденькая, нервы хорошие...
- Рыжая? В брюках? Практиканточка? - спросил старик невропатолог, отвинчивая с фотоаппарата минометную трубу.
- Нет. Брюнетка. Вторую неделю тренируется, и рука у нее твердая, сказала Валентина Адамовна.
Беседовали медики так, как нынче у них и принято, то есть не замечая пациента.
Сегодняшняя наука установила, что чем больше наш брат будет, например, знать о своем раке, тем сильнее будет ему сопротивляться, а внутреннее, духовное, психологическое сопротивление и аутотренинг играют в безнадежных случаях огромную роль в деле улучшения духовного настроя бедолаги.
- Я очень, значить, извиняюсь, но... - начал было Фома Фомич, испытывая нарастающее опасение за близкое будущее. Он хотел со смешком сказать несколько слов на тему практикантов (на них вдоволь нагляделся: в каждый рейс какого-нибудь практиканта подсовывают, а тот и нос от кормы отличить не может). Затем собирался попросить Валентину Адамовну самолично начать процедуру, но она после фотосеанса абсолютно утратила к уникуму интерес, перевела свет рефлектора на кресло и велела пациенту туда садиться. Сами же невропатолог и косметолог покинули кабинет.
Фома Фомич сел в холодное кресло и убедился в том, что и правая (со змеем-горынычем) ляжка, и левая (без украшений) мелко и противно вздрагивают. Вздрагивали и коленки. А из подмышек запахло мышиной норой.
"Использовала, сука, и продала", - с горечью на людскую пошлую натуру подумал Фома Фомич, по телевизионной привычке засовывая кисти рук между коленок и судорожно сжимая последние.
Было тихо.
За окном кабинета качались верхушки бульварных лип. На старинном мраморном подоконнике, намертво в него вделанная, стояла буржуйская мраморная ваза с золотым антуражем в виде лир. А на потолке - прав был гардеробщик - резвились вовсе почти обнаженные ангелы, а может быть, и амуры.
"Все Катька придумала! - вдруг мелькнуло у Фомы Фомича. - А сама к отцу как? Только и поцелует да прижмется, коли ей заграничную тряпку приволочешь, а так и нет никакого беспокойства и переживания за отца... Супруга тоже хороша... Раньше-то ревновала, волновалась, значить, а нынче что? Успокоилась. И в рейс проводить не придет - гипертонии да мерцания разные... Они на пару меня и сюда загнали, а потом и в гроб, значить, загонят..."
Влетела чернявая шустренькая практиканточка Эммочка.
- Ну-с, как мы себя чувствуем? Отлично мы себя чувствуем! Действительно уникальные изображения! Ну-с, соски пока трогать не будем, - запела-заговорила Эммочка. - Корвалольчик приготовим на всякий пожарный... А вы откидывайтесь, откидывайтесь, не стесняйтесь...
- Как бы, значить, копыта не откинуть, - пошутил Фома Фомич, не решаясь откинуться на спинку и наблюдая, как Эммочка готовит шприц и громыхает всякими другими жутковатыми металлическими причиндалами.
- Отлично мы себя чувствуем! Отлично! - пела-говорила Эммочка. - Молодцом мы сидим! Молодцом! Все бы так!.. Где же моя сестричка запропастилась?.. Ладно, черт с ней, и без нее вначале обойдемся... Небось за мороженым помчалась... А мы мороженое любим? Любим мы мороженое, любим!.. Головку-то запрокиньте, зачем вам на иглу глаза пялить, укол как укол - обыкновенный новокаинчик... Вот мы с хвоста и начнем русалочку ликвидировать... Она у нас вся сплошь штриховая, русалочка наша, с нее и начнем... Ну вот, укольчик-то уже и позади! Отлично мы себя чувствуем! Отлично! Сразу видно, что алкоголем мы не злоупотребляем... Да запрокиньте вы голову, черт возьми! Кому сказано?! Сейчас вам в нос такое ударит, а вы его туда сами суете!.. Уникум, просто уникум! Первый раз вижу, чтобы у мужчины так мало шерстки на груди было! Красота - брить не надо! А отдельные волосики мы поштучно щипчиками и повыдергиваем! Быстрее будет... Вот мы их повыщипываем, потом спиртиком протрем и приступим... А чего это мы побледнели-позеленели? Ай-ай-ай! Такие мы уникумы, такие мы герои! И вдруг посинели...
"Вот те и гутен-морген", - подумал Фома Фомич, откидываясь вместе с креслом куда-то в космос.
И это было его последней мыслью, если такое абстрагированное, мимолетное мелькание можно назвать мыслью.
Пещерные рисунки остались в полной неприкосновенности.
А через полчасика благоухающий спиртом, корвалолом и валерианой с ландышем Фома Фомич покинул особняк одесского турка Родоканаки.
Почему-то вынесло его из 84-й косметической поликлиники через черный ход - туда сильнее сквозило.