— А роль Шемпиона во всем этом?
— Хороший вопрос. Действительно, какова его роль! Зачем арабам связываться с дешевым торгашом, как Шемпион, когда все продавцы оружия в мире соревнуются друг с другом, чтобы продать тем все, что только их душе угодно.
— Не держите меня в неизвестности!
— Твой сарказм неуместен, мой мальчик.
— Тогда скажите мне.
— Шемпион пообещал продать им то единственное, что не могут купить их деньги.
— Вечное блаженство?
— Ядерное устройство. Французское ядерное устройство.
Воцарилась тишина, прерываемая только моим тяжелым и неровным дыханием.
— Откуда вы можете знать это, Серж?
Френкель пристально смотрел на меня, ничего не отвечая.
— А если он доставит им это?
— Была упомянута цифра в двести миллионов фунтов стерлингов.
Я улыбнулся.
— Вы рискуете, рассказывая мне… а что если я вернусь обратно и все выложу Шемпиону…
— В таком случае он либо откажется от этого плана — что меня безмерно обрадует, либо приложит все усилия, чтобы воплотить его в жизнь.
Серж пожал плечами.
— Он может изменить план, — заметил я.
— Мне кажется, что в подобном рискованном предприятии вряд ли сразу же окажется наготове альтернативный план.
— Да-а, — протянул я. — Наверное, вы правы. — Я сунул руку в карман, нашел сигареты и спички, неторопливо прикурил. Предложил закурить и Сержу.
Он отмахнулся от предложенных сигарет.
— Ты не сказал мне, что ты думаешь по этому поводу, — он наклонился ко мне, заглядывая в глаза.
— Я как раз думаю, смеяться мне или плакать, — поведал я ему.
— Что ты имеешь в виду? В каком смысле?
— Серж, вы переутомились. Вас беспокоит арабо-израильская война, нефтяной кризис, ваш бизнес, наверное… и вот уже ваши страхи приобретают соответствующую форму. Вы сами изобрели этот кошмар и назначили Шемпиона на роль сатаны.
— И совершенно справедливо, — выпалил Серж, но как только произнес эти слова, он осознал, что они лишь подтверждают мою правоту. Френкель был стар и одинок, у него не было ни жены, ни ребенка, ни близких друзей. Мне стало его очень жаль. Захотелось успокоить, рассеять его страхи.
— Если Шемпиону удастся украсть атомную бомбу, то он достоин того, чтобы получить за нее то, что вы говорили.
— Была упомянута цифра в двести миллионов фунтов стерлингов, — сказал Серж, повторяя слово в слово ту фразу, которую произнес ранее, как будто у него в голове без остановки прокручивались несколько одних и тех же кадров из какого-то фильма.
— Почему именно французская атомная бомба? — спросил я. — Почему не американская, или английская, наконец не русская атомная бомба?
Лучше бы я не спрашивал его об этом, так как он совершенно очевидно нашел для себя ответ на этот вопрос очень давно.
— Французское ядерное устройство, — поправил он меня. — Технология его изготовления проста. Французы создали свою бомбу без чьей-либо помощи, она гораздо проще и, наверное, не так строго охраняется. — Серж Френкель с трудом, сосредоточив на этом усилии все свое внимание, как все, страдающие артритом, поднялся на ноги. Он выпрямился, опираясь на подоконник, где соседствовали медный письменный прибор и дорожный будильник, который неизменно показывал четыре минуты второго. Глядя на его осторожные движения, я подумал, не были ли поражены болезнью и суставы пальцев. А Серж в это время смотрел не на загроможденный подоконник, а в окно, на улицу внизу, живущую своей жизнью.
Словечко «наверное» оставляло мне лазейку.
— Ну вот, Серж, вы же не думаете действительно, что французы будут охранять свое добро хуже, чем кто-либо еще на всем свете! Ну же, Серж!
— Я беру обратно «не так строго охраняется», — бросил он через плечо.
Из окна его кабинета открывался вид на рынок в Кур Салейя. Я подошел к нему, чтобы с того места, где он стоял, разглядеть, на что был направлен его столь пристальный взгляд. Губы его шептали:
— Любой из них, может оказаться, работает на Шемпиона.
Я понял, что он имел в виду темнокожих североафриканцев на рынке, так выделяющихся как среди продавцов, так и среди покупателей.
— Совершенно верно.
— Не надо поддакивать мне, — голос Сержа снова стал пронзительным. — Шемпион дюжинами привозит во Францию арабских головорезов. Алжирцам даже не нужно оформлять иммиграционные документы. Это один из пунктов договора между нашими странами, уступка им со стороны Де Голля.
— Я, пожалуй, пойду, — вздохнул я, поглядев на него с жалостью.
Он не ответил. Когда я уходил, он все еще стоял, уставившись невидящим взглядом в окно, и перед его мысленным взором разворачивались, одному только Господу Богу известно какие, жуткие сцены кровавой резни.
Как только я начал спускаться по каменным ступеням лестницы, я услышал сзади торопливые шаги с площадки этажом выше. Эхо от тяжелых ботинок с металлическими подковками откатывалось от голых стен, и я предусмотрительно шагнул в сторону, когда человек приблизился ко мне.
— Ваши документы! — Это был старый как мир окрик французского полицейского. Я повернулся и посмотрел на него, что меня и сгубило. Он толкнул меня в плечо с такой силой, что я чуть сразу не рухнул головой вниз, еле удержался, но все же потерял равновесие на последних ступеньках лестничного пролета.
Но я не упал на площадку. Внизу меня подхватили двое и так швырнули к окну на площадке, что у меня перехватило дыхание.
— Давай-ка посмотрим на него. — Один из них неожиданным тычком пригвоздил меня к стене.
— Подожди минутку, — произнес второй голос. И они обыскали меня с компетентностью и тщательностью, присущей опытным полицейским в городах, где самое распространенное оружие — складной нож.
— Отпустите его! Я знаю, кто это, — услышал я третий голос. Я узнал его — он принадлежал Клоду-адвокату. Они повернули меня, очень медленно, так примерно ветеринар обращается со свирепым животным. Теперь я мог их разглядеть. Их было четверо: трое цветных и Клод, все в штатском.
— Это ты звонил Френкелю, не так ли? — я наконец обрел голос.
— Это было настолько очевидным?
— Серж пустился в чрезмерно долгие рассуждения насчет вдов коллекционеров…
Клод всплеснул руками и с шумом шлепнул себя по бедрам.
— Серж! — воскликнул он. — Должен же кто-нибудь за ним присматривать и заботиться о нем!
— И ты занимаешься именно этим?
— Чарльз, он нажил себе столько врагов!
— Или думает, что нажил.
Клод бросил взгляд на французских полицейских в штатском.
— Спасибо. У нас теперь все будет нормально. — Он посмотрел на меня, произнес с особой интонацией: — Правда ведь?
— Идиотский вопрос. Это же вы на меня набросились. Может, припомнишь, как это случилось? И чего ты от меня теперь хочешь, чтобы я еще и принес свои извинения?!
— Все, все, ты прав, — отозвался Клод. Он поднял руку, как бы стараясь успокоить меня. Затем он жестом пригласил меня пройти из подъезда на улицу. Полиция Ниццы выделила ему свой опознавательный знак, и теперь белый «БМВ» Клода, нахально заехав колесом на тротуар, расположился прямо под знаком «Стоянка автотранспорта запрещена». — Я тебя подброшу, куда надо.
— Не нужно, спасибо.
— По-моему, нам надо поговорить.
— Как-нибудь в другой раз.
— Ты вынуждаешь меня предпринять действия к тому, чтобы наш разговор состоялся на официальной основе.
Я ничего не ответил, но влез в машину. В моей душе снова закипал гнев, замешанный на чувстве безысходности и унижения, стоило лишь вспомнить о предательстве Клода во время войны.
В машине на несколько минут нависло молчание. Клод нарочито медленно поискал свои сигары с обрезанным концом, надел очки, похлопал по карманам своего поистине джентльменского, с иголочки костюма, как бы проверяя, все ли в порядке. Я же раздумывал, встречался ли он и беседовал ли с другими, рассказали ли они ему о том, что я вряд ли буду поздравлять его с тем, что он заработал себе награду и пенсию.