А потом пришёл Лайл и уволок её…
Дверца кареты открылась.
Там стоял он, глядя на неё, один серебристо-серый глаз окружал синяк, переливавшийся всеми цветами радуги.
— Тебе лучше выйти и позавтракать сейчас, — сказал Перегрин. — Мы больше не остановимся поесть до полудня.
— Мы? — спросила Оливия. — Ты же не едешь. Ты скорее станешь нищенствовать в Египте или умрёшь с голоду, чем уступишь своим родителям. Ты ведь решил, что поездка в Шотландию — участь, худшая, чем смерть.
— Путешествие с тобой делает её ещё хуже, осмелюсь заметить, — ответил он. — Ты хочешь есть или нет? Пройдёт много часов, прежде чем тебе представится другой шанс.
— Не ты руководишь нашей поездкой, — возразила Оливия.
— Теперь я, — парировал он. — Ты решила заставить меня сделать это. Теперь тебе придётся делать всё по-моему. Ешь или голодай, решать тебе. Я собираюсь взглянуть на ту саму знаменитую кровать.
Оставив дверцу кареты открытой, Лайл повернулся и зашагал обратно в гостиницу.
Оливия влетела в спальню десятью минутами позже.
— Ты, — начала она. — Но даже в состоянии слепой ярости, она едва ли могла упустить из виду кровать, и это зрелище заставило её мгновенно умолкнуть. — Господь всемогущий! Она просто громадная.
Лайл бросил на неё мимолётный взгляд, оторвавшись от осмотра колонны в изголовье.
Шляпка Оливии сбилась набок, волосы выбились, рыжие кудри спадали на жемчужно-белую кожу. Одежда измялась в дороге. Злость всё ещё горела в её неимоверно синих глазах, хотя они и широко раскрылись при виде кровати, которая была знаменита во времена Шекспира.
Она выглядела растрёпанной, и хотя Лайлу следовало уже привыкнуть к её прекрасному лицу, этот беспорядок снова лишил его покоя, и сердцебиение стало частым и болезненным.
— Вот поэтому она именуется Большой кроватью из Уэра [6], — спокойно произнёс он. — Ты не видела её раньше?
Оливия покачала головой, и пряди волос бешено заплясали.
— Она довольно старая — по английским меркам, в любом случае, — сказал Перегрин. — Шекспир упоминает о ней в «Двенадцатой ночи».
— Я видела вещи в таком стиле, — ответила девушка. — Тонны дуба, сплошь покрытые резьбой. Но ничего и близко такого огромного.
Кровать действительно была украшена резьбой в изобилии. Цветы, фрукты, животные, люди и мифологические существа покрывали каждый дюйм древесины черного дуба.
— Двенадцать футов в ширину и девять в высоту, — сказал Лайл. Факты всегда безопасны и действуют успокаивающе. — По сути дела, когда занавеси задёрнуты, то это комната. Взгляни на боковые панели.
Оливия шагнула ближе.
Перегрин уловил её аромат и вспомнил ощущение её тела в своих руках, когда он выносил девушку из гостиницы.
Факты. Он сосредоточился на деталях кровати. Среди резных арок две панели изображали городские пейзажи, включая их прославленных лебедей. Он легко провёл указательным пальцем по выложенному мозаикой лесу.
Этому предмету не хватало грации египетского искусства. Но к удивлению самого Лайла, он находил его интересным.
— Они как окна, видишь? — продолжил он. — Служили для развлечения. Будучи новыми, они привлекали ещё больше внимания. Повсюду можно видеть остатки краски. В своё время фигуры, должно быть, были довольно красочными, как египетские храмы и могильники. И, так же как в Египте, посетители оставили здесь свои отметки.
Он обвёл ряд инициалов.
— А также печати.
Лайл снова позволил себе взглянуть Оливии в лицо. Сейчас изумление переполняло её. Гнев прошёл, буря улеглась, потому что она была зачарована. Будучи натурой искушённой и лукавой, она никогда не была наивной. Но её воображение не знает границ, и Оливию можно завлечь, как ребёнка.
— Странно, что ты не видела её раньше, — проговорил Перегрин.
Оливия осмотрела голову льва с красным клеймом на носу.
— Вовсе не странно, — сказала она. — Поскольку мы всегда направляемся в Дербишир или Чешир, то никогда не ездим этой дорогой. А когда я уезжаю из Лондона, то обычно потому, что я опозорилась, и это означает необходимость ехать так быстро и так далеко, насколько это возможно. Нет времени на осмотр достопримечательностей.
Он отвёл глаза от её лица. Ещё немного, и он превратится в полного дурачка. Граф осмотрел одного из сатиров, украшающего резной столбик.
— Хлестнуть того пьяницу перчаткой и обозвать его трусом было не самым разумным поступком.
— Зато чрезвычайно приятным.
— Ты вышла из себя, — сказал Лайл. Когда она давала волю характеру, он не мог полагаться на её мозги или инстинкты. И не мог надеяться на то, что она позаботится о себе.
6
Большая кровать из Уэра — с 1453 по 1765 год стояла в придорожной гостинице «Корона» в Уэре. Кровать была шириной 3 метра 40 сантиметров. Спинка кровати украшена двумя арками и скульптурами по углам, изножье сделано в виде пяти резных колонок. Сейчас находится в музее Виктории и Альберта в Лондоне.