Разумеется, у неё не заняло много времени снова весьма эффектным образом нарушить порядок в его мире, и ему всё ещё хотелось её убить. Но в этот момент он был также опьянён ею и счастлив, как не был счастлив уже давно.
Перегрин не спешил уезжать, даже когда резкий порыв ветра хлестнул его в лицо.
Но Оливия задрожала, и он проговорил:
— Нам лучше вернуться.
Она кивнула, её взгляд оставался прикованным к памятнику:
— Мы дали нашим леди достаточно времени, чтобы посплетничать о том, чем именно мы здесь занимаемся.
— Что за парочка, — сказал Лайл. — Каким дьяволом тебе удалось убедить моих родителей, что они послужат для нас подходящими компаньонками? Если речь зашла об этом, я ума не приложу, как тебе удалось убедить их всех…
— Лайл, ты же прекрасно знаешь, что объяснение механизма надувательства противоречит кодексу Делюси.
Он внимательно рассматривал в профиль ее слегка улыбающееся лицо.
— Значит, ты смошенничала, — заключил он.
Оливия повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом, её синие глаза глядели бесхитростно и, казалось, ничего не скрывали:
— Всеми мыслимыми способами. Ты на меня ещё злишься?
— Я в ярости, — ответил Перегрин.
— Я тоже на тебя злюсь, — сказала она. — Но я ненадолго забуду об этом, потому что ты показал мне памятник вместо того, чтобы подвергнуть скучной нотации о морали, этике и всём прочем.
— Я никогда не читаю нотаций, — возразил он.
— Ты делаешь это постоянно, — заметила Оливия. — Обычно я нахожу их милыми, но сегодня у меня нет настроения. Поскольку ты себя сдерживаешь, я готова обменяться поцелуями и помириться. Метафорически говоря. На текущий момент.
Лайл понял, что взгляд его прикован к её губам. Он осторожно его перевёл на правое ухо Оливии, сочтя его более безопасным объектом. Напрасно. Оно оказалось маленьким и изящным. С него свешивалась филигранная золотая серьга с нефритом. Он понял, что его голова невольно клонится к девушке.
Перегрин заставил себя смотреть на монумент, на лужайку, куда угодно, только не на неё. Слишком много женственности находится чересчур близко к нему, и куда, к дьяволу, подевался этот ветер? Он улёгся также внезапно, как и поднялся, и теперь Лайл мог вдыхать её запах.
Граф повернулся, чтобы сказать, что им пора уезжать.
В тот же самый момент Оливия повернулась к нему, слегка наклонившись вперёд.
Её губы коснулись его губ.
Шок пронизал его.
На какой-то трепетный миг они просто глядели друг на друга.
Потом они отпрыгнули в разные стороны так, словно молния ударила в ограду.
Оливия резко вытерла губы, словно на них оказалось насекомое.
С колотящимся сердцем, Лайл сделал то же самое.
Вытирать губы было бесполезно. Оливия знала, что никогда не сможет стереть это: упругое, тёплое прикосновение его губ, соблазнительный намёк на его вкус.
— Твой рот не должен был оказаться на пути, — сказала она.
— Я поворачивался, чтобы заговорить с тобой, — возразил он. — Твои губы не должны были находиться так близко.
Она перелезла через ограждение.
— Я говорила, что хочу поцеловаться и заключить мир, выражаясь метафорически.
— Ты сама меня поцеловала!
— Это должен был быть лёгкий сестринский поцелуй в щёку!
Она надеялась, что так и было задумано. Она надеялась, что думала хоть о чём-то. Онанадеялась, что не потеряла рассудок.
— Ты мне не сестра, — говорил Лайл в своей обычной педантичной манере, следуя за нею. — Мы с тобой никак не связаны. Твой приёмный отец был когда-то женат на сестре моего отца.
— Благодарю за урок по генеалогии, — ответила Оливия.
— Всё дело в том, что…
— Я больше этого не сделаю, — перебила его она. — Можешь быть уверен.
— Дело в том, — упрямо продолжал Перегрин, — что мужчины не разбираются в таких вещах. Когда рядом есть привлекательная женщина, и, кажется, что она делает авансы…
— Это не был аванс!
— Кажется. — Повторил он. — «Кажется». Ты меня вообще слушаешь?
— Прямо сейчас мне хочется оглохнуть.
— Женщины проницательны, — втолковывал ей Лайл. — Они видят отличия. А мужчины нет. Мужчины как собаки… Бог ты мой, почему я это всё тебе объясняю? Ты сама прекрасно знаешь, каковы мужчины.
Она считала, что знает.
Они дошли до лошади. Оливия взглянула сначала на неё, потом на Лайла.
— Нам лучше вернуться до того, как наши леди умрут от любопытства. Ты сможешь продолжить свою лекцию, когда мы будем в карете.
— Я не сяду на это животное вместе с тобой, — сказал он.