Лайл посадил девушку на стол, разорвав их поцелуй, и снял её руки со своей шеи. Оливия подумала, что задушит его, если он сейчас остановится.
Он повернулся и подошёл к двери на лестницу. Ты труп, про себя подумала Оливия.
Он запер дверь на задвижку. Затем граф поднял кресло, поднёс к другой двери и подсунул под ручку.
Он вернулся и встал прямо перед нею.
— Вот, позволь мне помочь тебе избавиться от этой мокрой одежды, — сказал Перегрин.
Оливия посмотрела на себя и ответила:
— Но я не мокрая.
— А мы притворимся, — предложил он очень тихо.
Оливия почувствовала, как его голос вызывает у неё дрожь от шеи вдоль всей спины.
— Хорошо, — согласилась она.
Лайл положил руки ей на плечи. Он снял с неё шаль и отбросил в сторону. Затем он провёл пальцами по её затылку. И расстегнул первую застёжку на платье Оливии. Потом вторую. Третью.
Крючки были крохотные, однако он расстёгивал их, один за другим. Всё это время его взгляд не отрывался от её лица, и она не могла отвести от него взгляд, от серебра его очей.
Он расстегнул большие по размеру крючки на талии. Оливия почувствовала, как платье разошлось на спине. Он приспустил лиф и развязал ленты рукавов. Он склонил голову и расстегнул маленькие жемчужные пуговки на запястьях. Правая рука. Левая рука.
Оливия заворожено смотрела на макушку его головы, на шелковистые золотые волосы. Позднее она расчешет их пальцами. Позднее она будет прикасаться к нему везде. А пока пусть он делает с ней, что хочет.
Лайл опустил лиф её платья до талии. И потянул. Она приподняла бёдра, и он снял платье, позволив одежде упасть на пол.
Он молчал.
Оливия тоже не говорила ни слова. Стояла совершенная тишина. Никаких слов. Идеально. Только звуки их дыхания и прикосновений рук к одежде и коже.
Перегрин был так настойчив. Методичен. Он развязал завязки её нижних юбок, стянул их и сбросил на пол, ногой откидывая в сторону. Он наклонился через плечо Оливии и стал развязывать тесёмки корсета.
У неё участилось дыхание. У него тоже. Она это слышала. Но ни слова не было произнесено. Они не нуждаются в словах, только не сейчас.
Лайл снял с девушки корсет. Сорочка, которую больше ничего не удерживало, сползла у неё с плеча, обнажая одну грудь. Оливия не пыталась её прикрыть. Как и Перегрин. Он оставил сорочку на месте и принялся за её панталоны.
Щекочущие ощущения разливались у Оливии под кожей.
Перегрин развязал ленты и снял с неё панталоны. Они оказались наверху вороха остальной одежды. Затем её чулки. И тогда он снял с неё нижнюю рубашку через голову.
Оливия сидела, нагая, на столе, дрожа каждым дюймом своего тела. Лайл оставался полностью одетым.
В глубине живота у Оливии что-то прыгало и переворачивалось. Она сидела совершенно неподвижно.
Он посмотрел на неё, взгляд его серебристых глаз касался кожи, подобно ласке. Оливия чувствовала его у себя под кожей, где все ощущения устремлялись к тайному месту между ног.
Тут Лайл наклонился к ней. Она думала, что он её поцелует, и раскрыла губы.
Но он поцеловал её в щёку. А потом слегка лизнул.
Девушка задрожала.
Не от холода. Её кожа горела, словно в огне. Внутри у неё было жарко и беспокойно.
Перегрин лизал её. Везде. Легкие прикосновения его языка. Касания его губ. К её уху. К горлу. К груди. К рукам. К ладоням. Он встал на колени и провёл губами и языком по её ногам. Он перецеловал её ступни, пальчик за пальчиком. Методично. Крайне внимательно.
Глубоко внизу живота Оливия чувствовала сводящее с ума беспокойство, как ранка, которую нельзя почесать.
О, Господь Всемогущий, все боги, Зевс и прочие, ангелы, святые и мученики, и вы, божества с головами крокодилов и ибисов. Перегрин снова покрыл поцелуями её ногу до самых ворот её женственности.
Оливия вскрикнула, или так ей показалось, и эхо крика прозвучало в маленькой комнате.
Он положил ей руку на живот и надавил. Оливия послушно легла на стол, извиваясь, постанывая и произнося бессмысленные слова.
О Боже мой о Боже мой о Боже мой…
У неё внутри изверглись вулканы, она задрожала, и её накрыло мощной огненной волной, которая возносила её всё выше и выше, швырнула в небо и сбросила на землю, разбитую вдребезги.
О Боже мой о Боже мой о Боже мой.
Раздался голос Перегрина, хриплый и тихий:
— Ты вся дрожишь. Мне придётся согреть тебя изнутри.
— Ради всего святого, Лайл, скорее!
Она расслышала его короткий смешок и шорох одежды. Тут он вошёл в неё. Она метнулась к нему, с широко раскрытыми глазами, и попала прямо в его объятия.