Вот оно, это выражение лица человека, мучимого совестью.
— Не можешь, — сказала она. — Ты отдал десять лет жизни Египту. Ты знал, чего хочешь, когда был мальчиком, и шёл к своей цели. Это твоё призвание. Просить тебя оставить его — это словно просить поэта перестать писать, или художника бросить искусство, или моего приёмного отца расстаться с политикой. Ты не можешь отказаться от него.
— И всё же я чувствую, что должен.
— Ты бы так и сделал, — она похлопала его по щеке. — Ты хороший человек.
Она опустила руку вниз и погладила его по груди.
— К счастью для тебя, твоя будущая жена не так озабочена проблемами этики.
Оливия убрала руку, взяла графин и отпила.
— Я так люблю тебя, — сказал Перегрин.
— Я люблю тебя безумно, — сказала она. — Я сделаю тебя счастливым, даже если придётся кого-то убить. Но в этом нет необходимости.
Она взглянула на огонь, обдумывая одну мысль, затем другую. И тут она увидела решение, такое простое на самом деле.
— О, Лайл, у меня появилась Идея.
Замок Горвуд, Большой зал Десять дней спустя— Это же невыносимо! — вскричал Атертон. — Вы потакаете ей во всём, Ратборн, и знаете, что это каприз. Вот мой сын, который хочет… нет, жаждет сочетаться браком…
— У него разбито сердце, — плакала леди Атертон. — Только взгляните на бедного мальчика.
Лайл выглядел так же, как выглядел обычно, когда его родители находились в очередном припадке помешательства. Но они всегда давали собственные объяснения всему им сказанному и сделанному. Почему им поступать иначе сейчас?
Он написал родителям письмо под диктовку Оливии, исключив заглавные буквы, подчёркивания и убавив драматизма. Она написала своим родителям. Отец и мать прибыли недавно, лишь немного опередив лорда и леди Ратборн. Все четверо одинаково горели желанием увидеть этот брак свершившимся, хотя и по разным причинам.
И тут Оливия сообщила им, что она передумала.
Так называемые компаньонки находились в замке Глакстон. На них нельзя было положиться, что они не проговорятся. Они имели самые лучшие намерения, однако вели себя непредсказуемо, будучи навеселе.
Даже Лайл, который был совершенно трезв, надеялся, что не скажет что-то не то. Актёрство не являлось самой сильной его стороной.
— Всё хорошо, мама, — проговорил он. — Я расстроен, да, но я смогу это перенести.
— Я не могу заставить Оливию выйти замуж, — сказал лорд Ратборн.
— Но она же говорила, что любит его! — прорыдала мать Перегрина. — Он любит её. Мальчик сказал, они поженятся. Он так написал в письме. Я всем уже рассказала.
— Оливия передумала, — сказала леди Ратборн. — Оливия часто меняет свои решения.
— Но почему? — возопила леди Атертон. — Почему, Оливия?
— Если хотите знать, а я искренне не хотела бы говорить об этом — мне бы больше всего на свете не хотелось ранить Ваши чувства, — заговорила Оливия. — Но факт заключается, в том, что я не сознавала, что Перегрин не имеет ни гроша за душой. Это просто исключено!
Лорд и леди Ратборн переглянулись.
Отец с матерью этого не заметили. Они не видели ничего, кроме самих себя. В данный момент всё, что они могли понимать — одна из богатейших девушек Англии отказывает их сыну.
— Но он всё унаследует! — сказал отец. — Он мой старший сын и наследник. Он получит всё.
— Однако это не произойдёт ещё очень долгое время, Божьей милостью, — заметила Оливия. — Разумеется, я желаю Вам долгой и счастливой жизни в добром здравии.
— Ты говорила, он тебе небезразличен, Оливия, — упрекнула её леди Атертон. — До того, как приехать сюда, ты дала нам понять, что с радостью примешь его ухаживания.
Как ни бесили Лайла его родители, становилось всё труднее сохранять серьёзное выражение лица. Он практически видел, как Оливия забрасывает приманку и как подводит её ближе.
— Это было до того, как я полностью осознала его плачевное положение, — ответила девушка. — Если я выйду за него, то стану посмешищем, а на него падёт позор в глазах общества. Люди станут говорить, что я так отчаянно нуждалась в муже, что вышла за охотника за приданым.
— Охотник за приданым! — взвизгнула мать Перегрина.
— Я этого не говорила, — продолжила Оливия. — Я знаю, что Лайлу дела нет до таких вещей. Я знаю, что он бы принял меня и в одной рубашке.