— Я ничего не собираюсь делать, — сказал Лайл. — Из всех безрассудных затей…
Тут он остановился, качая головой.
— Поверить в это не могу, отец лишил меня содержания, мне некуда идти и не на что жить, и ты хочешь, чтобы я увёз тебя за четыреста миль в полуразрушенный старый замок. В октябре, не больше, не меньше! Ты знаешь, на что похожа Шотландия в октябре?
— Там темно, сыро, холодно, уныло и ужасно романтично, — сказала она.
— Я не поеду! — проговорил Перегрин. — Поверить не могу, что вообще спорю с тобой об этом.
— Будет весело, — говорила Оливия. — Будет приключение.
Приключение. У него всё время были приключения. Но не с Оливией. И уже давно.
Но это не та же самая Оливия. С той он ещё мог как-то справиться. До определённой степени. Но тогда он был мальчиком тринадцати лет, равнодушным, если не откровенно враждебным к женскому полу.
— Это мой первый и единственный, мой последний шанс на приключения, — продолжала Оливия. — Семья до смерти устала от моих выходок. Бабушка и дедушка Харгейт настаивают на моём замужестве. А когда они начинают настаивать, можно сразу сдаваться. Ты знаешь, что они хотят всех женить и устроить. Мне придётся остановиться на ком-то, остепениться и стать женой и матерью. Успокоиться, успокоиться, успокоиться. У меня никогда больше не будет шанса сделать что-то интересное.
Лайл помнил, какой бесстрашной она была, путешествуя в одиночку… забираясь в повозки… заманивая двух лакеев в карточную игру… Он думал об её теперешней жизни, один званый вечер за другим, где малейшее отклонение от условностей вызывает перешёптывание сплетниц из-за вееров.
— Чёрт возьми, Оливия, не поступай так со мной, — сказал он.
— Тебе известно, что это правда, — настаивала она. — Женщины живут скучной жизнью. Мы чьи-то дочери, потом чьи-то жёны и матери. Мы никогда не делаем того, что мужчины.
Перегрин покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Не хочу, чтобы родители принуждали меня.
— У тебя нет выбора, — проговорила Оливия. — Ты всегда умудрялся не замечать их или обходить, но они, наконец, поняли, что у них есть мощный рычаг воздействия на тебя.
— А ты играешь им на руку, — возразил Лайл. — Ты хотя бы представляешь, что представляет собой перестройка старого замка?
— У меня есть прекрасная идея, — ответила она.
— На это уйдут годы. Годы! В Шотландии. С волынками!
Девушка улыбнулась.
— Это не будут годы, если я помогу тебе, — сказала она. — И если ты позволишь родителям думать, что они выиграли одно сражение, то это не повредит. Если мы всё правильно разыграем, то весьма вероятно, что ты вернёшься в Египет к весне.
Одной улыбки было бы достаточно, чтобы он сдался. Но голос ангела-хранителя, который все эти годы помогал ему оставаться в живых, произнёс: «Подожди. Подумай».
Было очень трудно думать, когда вся мощь этих синих глаз была обращена на него, и что-то кололо в сердце.
Однако Перегрин не поддался чарам. Он был тем же упрямым мальчиком, который давно знал её, а также учёным, наблюдателем со стороны, недавно видевшим Оливию в действии. Он знал, что эта девушка может заставить поверить кого угодно во что угодно, в особенности мужчин.
— Нет, — сказал он так мягко, как мог. — Если я позволю им контролировать меня таким образом, они станут использовать это снова и снова. Если я починюсь их требованию, они захотят большего.
Улыбка Оливии не потускнела.
— Ах, ну что же, если ты не согласен, значит, не согласен, — жизнерадостно проговорила она.
— Я знал, что ты меня поймёшь.
— О, да, я понимаю. Абсолютно.
— Хорошо, поскольку…
— Не нужно объяснять, — сказала Оливия. — Я всё понимаю. Но оставаться больше не могу. У меня ещё много дел на сегодня.
Она притронулась хлыстом к полям шляпки и ускакала прочь.
Глава 4
Лайл должен был сразу догадаться.
Ему следовало быть готовым.
Что, разумеется, было невозможно, если это имело отношение к Оливии.
Оливия. Внезапно. Неожиданно.
Три слова, запечатлённые в его мозгу.
Перегрин спустился к завтраку, а там была она.
И не только Оливия, к тому же. Она привела с собой вдовствующую леди Харгейт и двоих Гарпий, леди Купер и леди Вискоут.
Лайлу плохо спалось. В тиши своего клуба он придумал множество схем отношений с родителями, но все они оказались с существенными изъянами. Затем появился лорд Уинтертон. Их пути не раз пересекались в Египте, и им было о чём поговорить. Уинтертон пригласил Лайла к себе домой изучить папирус, привезённый им из своей последней поездки. Папирус Уинтертона отвлёк Лайла от мыслей о родителях и Оливии, а уравновешенный Уинтертон стал приятной антитезой всей этой суматохе эмоций. Лайл принял предложение отужинать, и время пролетело незаметно.