— Проблема была в том, что оба джентльмена в равной степени искусно владели клинком. Они хорошо друг друга поцарапали, но ни один не мог одержать верх и ни один не хотел сдаваться.
— В конце концов, они свалились без сил, оба. Не смогли биться до смерти, так дошли до полного изнеможения.
— Вот это были деньки, — леди Вискоут испустила ностальгический вздох.
— О, да, дорогая. Мужчины были мужчинами, — леди Купер тоже вздохнула.
Мужчины всегда остаются мужчинами, подумала Оливия. Меняется только внешняя упаковка, но не мозги.
— Не бойтесь, — сказала она. — Нам не нужны мужчины, чтобы повеселиться. С ними или без них, я знаю, нам предстоит грандиозное приключение.
В это же время в Лондоне.Лайл приехал в Ормонт-Хаус, когда карета, нагруженная багажом и прислугой, поехала вдоль по улице.
Если повезёт, это первая карета, а не последняя.
Но он не полагался на удачу.
Перегрин уплатил кучеру кэба, взбежал по лестнице и заколотил в дверь.
Дворецкий вдовствующей графини, Дадли, открыл дверь. Когда взгляд слуги упал на Лайла, то бесцветное выражение его лица сменилось досадой. Без сомнения он был готов вызвать лакея, чтобы вышвырнуть незваного гостя на улицу.
Несмотря на то, что другие царапины и синяки графа Лайла быстро заживали, его подбитый глаз стал ещё более красочным: зелёным, с красным, фиолетовым и жёлтым. В спешке он оставил шляпу и перчатки в клубе. Николс ни за что не выпустил его из дома в подобном состоянии, но Николса не было рядом, чтобы позаботиться о нём.
Однако мудрые и опытные дворецкие не спешат с выводами. У Дадли ушла минута на то, чтобы скрупулёзно изучить странного мужчину, стоящего на пороге в тот час, когда пьяницы, бродяги и взломщики выходят на охоту.
Лицо дворецкого разгладилось до его обычного бесстрастного выражения, и он проговорил:
— Добрый вечер, лорд Лайл.
— Он уже здесь? — донёсся из-за спины дворецкого надтреснутый, но хорошо слышный голос. — Проси его, проси.
Дворецкий поклонился и отступил в сторону. Лайл ворвался в вестибюль. Он услышал, как за ним захлопнулась дверь, пока он следовал в большую переднюю.
Там стояла вдовствующая графиня Харгейт, опиравшаяся на свою трость. На ней было одеяние в оборках и кружевах, которое давно вышло из моды еще в те времена, когда парижская чернь штурмовала Бастилию.
Она рассмотрела его сверху и рассмотрела снизу.
— Похоже, кто-то потрепал тебе пёрышки, — сказала вдова.
Хоть ей, может быть, тысяча лет, и все в семье, включая него, её боятся, но искусство говорить не то, что думаешь, Лайлу не давалось. В настоящий момент у него не хватало терпения на учтивые любезности.
— Вы позволили ей уехать, — проговорил он. — Вы, должно быть, совершенно потеряли голову от этой ужасной девчонки, если ей разрешили выкинуть такое.
Она закудахтала, хитрая ведьма.
— Когда она выехала? — спросил Перегрин.
— Ровно в полночь, — ответила леди Харгейт. — Ты знаешь Оливию. Она любит драматические появления и уходы.
Полночь пробило больше часа тому назад.
— Это безумие, — заявил Лайл. — Поверить не могу, что Вы позволили ей отправиться в Шотландию в одиночку. Более того, среди ночи.
— Вряд ли среди ночи, — поправила её милость. — Приёмы только начинаются. И она едва ли одна. С ней Агата и Миллисент, не говоря уже о своре слуг. Признаю, что дворецкий у неё легче перышка, но кухарка весит шестнадцать стоунов. Оливия взяла с собой полдюжины крепких горничных, и с ней ещё полдюжины лакеев, а ты знаешь, что я люблю видеть вокруг себя высоких, привлекательных парней. Хотя теперь я не способна на большее, чем любоваться ими.
Рассудок Лайла пустился размышлять о том, что вдова делала с лакеями до того, как её победил возраст. Но усилием воли он вернулся мыслями к Оливии.
— Широкий выбор прислуги, — произнёс он. — Две эксцентричные старушки. Я знаю, Вы в ней души не чаете и во всём потакаете, но это переходит все мыслимые границы.
— Оливия может сама о себе позаботиться, — ответила леди Харгейт. — Все её недооценивают, в особенности мужчины.
— Но не я.
— Разве?
Перегрин не дал решительному взгляду её карих глаз смутить себя.
— Оливия Карсингтон самая коварная девчонка из всех, когда-либо живших на земле, — сказал он. — Она сделала это нарочно.
Оливия знала, что Лайл почувствует себя виноватым и ответственным за неё, даже несмотря на то, что она не права. Она знала, он не сможет сказать родителям, что она поехала в Горвуд без него, а он остался дома.
Остался дома.