— Кажется, это сейчас в моде.
— А они танцуют на улицах, — проговорила она.
Лайл наклонил голову в сторону, с озадаченным выражением лица.
— Я бы отдала что угодно за возможность танцевать на улицах, — продолжала Оливия. — Но я этого никогда не сделаю. Я встречу любовь, если мне повезёт, и выйду за этого беднягу, поскольку я не должна позорить семью. Я превращусь в чью-то жену и в мать его детей, и никогда не стану никем иным. Разве что, разумеется, он умрёт, оставив меня богатой вдовой, и я смогу жить как прабабушка… Но нет, этого я тоже не смогу, потому что женщины этим больше не занимаются, а если занимаются, то очень тайно, а я безнадёжна в плане предосторожностей.
Лайл ей не ответил.
Он не понимает. Что может понимать мужчина? Даже он видит в ней в первую очередь женщину, а уже во вторую — или сорок вторую — саму Оливию. Или он, возможно, не разграничивает их.
— Чего ты хочешь? — мягко спросил Перегрин. — Чего ты хочешь на самом деле? Ты знаешь?
Я тебя хочу, простофиля. Но это на неё похоже — желать взобраться на утёс, когда вокруг множество отличных безопасных лужаек для игр.
Даже Оливия не была столь безрассудной, чтобы осложнить и без того трудную ситуацию, сказав ему, что она…что? Влюбилась без памяти?
Она поглядела на мир, простирающийся внизу.
Это была самая высокая точка на мили вокруг. Она могла различить силуэты домов, слабые отблески света в окнах деревни, расположенной в долине. Неподалёку стоял ещё один замок. Лунное сияние и свет звёзд озаряли пейзаж. Прохладный ветер овевал её кожу и шевелил локоны, обрамлявшие её лицо по последней моде. Как великолепно ощущать на лице свежий бриз.
— Для начала я хочу что-то вроде этого, — сказала Оливия. Она обвела жестом серебристый ландшафт. — Магия. Романтика. То, что я почувствовала, когда впервые увидела этот замок, когда вошла в главный зал. А что ты думал, я хочу? Ты меня знаешь. Кто, кроме мамы, знает меня лучше тебя? Ты знаешь, я хочу потерять голову.
Лайл оглядел залитый луною пейзаж, затем посмотрел на луну и сияющее облако звёзд.
— Глупышка, — произнёс он.
Она отвернулась от парапета, засмеялась и подняла руки. Он никогда не переменится. Романтика не имеет ничего общего с фактами. Она могла с таким же успехом говорить с луной и звёздами. Они бы смогли понять её лучше него. Для Перегрина она говорит словно на иностранном языке — с луны, вероятно.
Он оттолкнулся от стены и протянул ей руку:
— Пойдём, здесь холодно.
Практичен, как обычно. Но таков Лайл есть, и он — её друг. Он не может перестать действовать на неё так, как действует. Она знала, что он искренне не подразумевает этого.
В любом случае, она просто эгоистичная негодяйка, что удерживает его здесь. Он не привык к климату. Он подумал, что она мёрзнет, поскольку сам промёрз до костей. Он просто хочет увести её вниз, подальше от ветра. Защищая её.
Оливия приняла его руку.
Лайл потянул, и она потеряла равновесие. Он подхватил её в свои объятия. В следующий миг она оказалась полулежащей, одна мускулистая рука Перегрина обхватила её талию, а другая обвила её плечи. Она инстинктивно подняла руки, чтобы обнять его за шею. Оливия взглянула ему в лицо. Он слегка улыбался, глядя ей в глаза. Его глаза в лунном свете отливали серебром.
— Потерять голову [20], — проговорил Лайл тем же тихим голосом. — Ты имеешь в виду, вот так? Чтобы земля ушла из-под ног?
Глава 12
Лунный свет и свет звёздный, серебристые глаза Лайла и звук его голоса. Он заключил её в свои объятия и прогнал прочь все мысли.
— Да, — сказала Оливия.
Именно так.
— Что дальше?
— Сам подумай, — ответила она.
— Полагаю, страстные поцелуи.
— Да, — согласилась Оливия.
— Это опасно.
— О, да.
— Беспечная девчонка, — сказал граф. — Какая неосмотрительность…
Он склонил голову и поцеловал её.
Возможно, это выглядело наигранно. Но этот поцелуй игрой не был и не мог быть. В голосе Перегрина не чувствовался смех, и ничего весёлого не было в прикосновениях его губ. А значит, он не изображает, поскольку Лайл этого не делает. Он не умеет притворяться. Оливии ложь давалась легко. Он не лгал никогда.
Его губы не обманывали. Они твёрдо удерживали её рот, оказывая давление, пока Оливия не сдалась, а она сдалась, почти сразу. Его горячий и настойчивый поцелуй начался с той точки, где они закончили. Эти чувства оставались. Все разговоры и вся логика в мире не смогли их изгнать. Они кипели, час за часом, ожидая момента вырваться на свободу.
Неоконченное дело. Им было бы лучше оставить его незавершённым, но оно — чтобы ни притягивало их друг к другу — отказывалось тихо умолкнуть.