Что ж, она чудо, без всякого сомнения.
Лайл и Николс вошли в таверну «Кривой посох». Там было многолюдно, как подумалось Лайлу, для этого времени дня. Однако, будучи единственным общественным заведением в деревне, оно служило основным местом обмена сплетнями.
Он подошёл к бару и заказал пинту пива. Владелец бара не стал вести себя так, будто Лайл говорит по-гречески или по-китайски. Он поставил высокую кружку с крышкой на прилавок.
— И налейте от меня всем собравшимся, — проговорил Лайл.
Это привлекло всеобщее внимание. Он подождал, пока всех обслужат. И заговорил. Перегрин привык говорить перед толпой незнакомцев. Таким же образом он набирал людей для работы на раскопках. Так он удерживал их. Деньги не всегда важны для египтян, и они не особенно стремятся рисковать своей жизнью ради иностранцев. Иностранцы считали их трусами. Лайл считал египтян людьми практичными. И поэтому он взывал к их здравому смыслу и давал им повод доверить ему свои жизни.
Насчёт шотландцев у графа уверенности не было. Но ему было известно, что они храбры до безумия и могут быть преданными в той же степени — на ум тотчас пришла битва при Куллодене. Поскольку перевес в численности был на их стороне, почти двадцать к двум, он не стал обременять себя тактичностью, чей язык ему никогда не давался.
— Я ищу мужчин для ремонта замка Горвуд, — произнёс Лайл. — Я ищу таких мужчин, которые не боятся «упырей и привидений, чудовищ длинноногих и тех, кто рыщет среди ночи[21]». Я в последний раз приглашаю в замок Горвуд. Присутствующий здесь Николс составил список моих требований в отношении плотников, кровельщиков и прочих. Те, кто желает работать, могут вписать свои имена и приходить в Горвуд завтра, в восемь утра, чтобы начать. Если Николс возвратится с неполным списком, я примусь искать в Нагорье, где, как мне говорили, можно найти настоящих мужчин.
Граф осушил кружку и вышел.
Рой смотрел, как он удаляется, так же, как и все остальные. В комнате стояла мёртвая тишина, все глядели на двери, через которые вышел сын лэрда.
Затем они уставились на худого парня возле бара, с записной книжкой и карандашом.
Тут Тэм МакЭвой хохотнул, и за ним засмеялись остальные, складываясь пополам и хохоча так, словно в жизни ничего смешнее не слышали.
— Вы это слышали? — проговорил Тэм, когда отдышался.
— Сперва рыжая девчушка, а теперь он, — сказал кто-то другой.
— Ты такое когда-либо слышал? — спрашивал кто-то Роя.
— Никогда, — ответил он. И правда, он никогда не слышал, чтобы столько сильных здоровых шотландцев, молча снесли такое оскорбление от англичанина, и это ведь даже не сам лэрд, который, как всем известно, является идиотом, а всего лишь его сын. Рой поглядел на Джока, который выглядел ещё более сбитым с толку, чем обычно.
— Мы такого не стерпим, ведь так? — говорил Тэм. — Покажем его лордству, кто здесь настоящие мужчины.
Он шагнул к худому слуге, которого назвали Николсом.
— Ты, — произнёс он.
Этот Николс даже ухом не повёл, стоит себе, весь такой спокойный и вежливый, задрав нос в своей заносчивой английской манере.
— Да, мистер…?
— Моё имя Тэм МакЭвой, — сказал Тэм, выдвинув подбородок. — Запиши меня прямо сейчас. Тэм МакЭвой, стекольщик.
Ещё один протолкался к слуге лэрда:
— И меня. Крэйг Арчибальд, каменщик.
— И меня.
Тут все начали толкаться и пробираться вперед, требуя записать их на работу.
— Рой, — шепнул Джок. — Что будем делать?
— Мы не можем записаться, — сказал Рой. Все в Горвуде знают, что за свою жизнь братья ни дня не работали честно. Если они начнут теперь, люди могут что-то заподозрить. — Нам придётся действовать, как ни в чём не бывало.
— Но…
— Не бойся. У меня есть идея.
Оливия мало видела Лайла до вечера. Вернувшись из деревни, он до заката осматривал внутренний двор. Потом он провёл с Хэрриком час в комнате для счетов, после чего удалился в свои комнаты.
Хотя она его покоев не видела, но знала, что Лайл устроил кабинет в нише большого окна своей спальни, которая была двойником её собственной спальни. Он, должно быть, работал там, пока не начал одеваться к ужину.
Лучше не думать о его спальне.
Когда после ужина они перешли в уютное тепло большого камина, Лайл повторил вкратце свою вызывающую речь из «Кривого посоха».
— И никто ничем в тебя не запустил? — изумилась Оливия.
— Разумеется, нет, — ответил он. — По словам Николса, через две минуты после моего ухода люди смеялись и шутили, они боролись за то, чтобы записаться на работу. Он говорит, что люди записывали также своих родственников, не желая, чтобы чья-то семья выглядела менее храброй, чем дикие шотландцы из Нагорья или… чем маленькая рыжая девчонка. Все мы знаем, что именно ты изменила ход событий.