— К сожалению, невозможно держать здесь гарнизон, чтобы защищать нас от нарушителей, как это происходило в прежние времена, — проговорил граф.
— Я сомневаюсь, что они действительно попытаются навредить нам, — сказала Оливия. — Это привлекло бы внимание властей, а они явственно добиваются того, чтобы все отсюда уехали, и тогда они смогут продолжать поиски сокровищ.
— Я никуда не уеду, — заявил Перегрин. — Я только начал и не собираюсь сдаваться. Я восстановлю эту бесполезную проклятую рухлядь и вернусь в Египет, даже если придётся самому грести на ялике. А пока я намерен установить ловушки в подвале. Этим идиотам придётся найти другую дорогу внутрь.
— Если мы разыщем сокровища первыми, им придётся прекратить его поиски, — заметила Оливия.
Лайл очень устал. Ему было тяжело на неё смотреть и быть благоразумным в то время, как сердце у него разрывалось на куски. Он был в ярости на самого себя за неспособность управлять чувствами, которые могли привести только к несчастью. У Перегрина на языке вертелись слова «нет здесь никакого сокровища», его подмывало сказать ей: прекрати вести себя как романтически настроенная идиотка, одень на себя побольше одежды, и не стой так близко, что я могу обонять твой запах.
Внутренний голос вовремя вмешался.
Подумай.
Клад. Его здесь нет, но Оливия никогда в это не поверит. Она хочет искать. Почему бы не позволить ей? Это займёт её, и если он представит это занятие правильным образом, то оно убережёт её от беды.
— Хорошо, — сказал Перегрин. — Давай посмотрим на это логически. Даже самый непроходимо тупой человек не станет трудиться столь тяжело без хорошей причины.
— В точности так, — подтвердила она. — Они искали на протяжении долгих лет, если считать с того времени, когда поиски начались. Что-то должно стоять за этим.
— Если мы узнаем, что это было, то сможем понять, как нам поступить, — добавил Лайл. — Возможно, что-то в записках кузена Фредерика. Может быть, что-то из сказанного им. Проблемы начались, когда он оставил замок и переехал в Эдинбург.
Мозг Оливии уже начал собирать головоломку. Довольно легко было подбросить для неё приманку, не прибегая к настоящей лжи.
— Я признаю, что идея заманчивая, — продолжал он. — Но у меня нет времени её обдумать. Нет времени на изучение документов и книг, на беседы с людьми, которые были близки с кузеном. Я должен «восстановить в прежнем блеске» эту кучу камней, чтобы ублажить моих безумных родителей.
Перегрин увидел, как помрачнела девушка, и ему стало стыдно. Хуже того, его сумасшедшая сторона — та, которую ей так легко удаётся вызвать — хотела бросить всё и заняться разгадыванием тайны. Эта его часть хотела, чтобы он искал клад вместе с Оливией, как они делали раньше. Искушение было сильным. Лайл помнил восторг от нарушения правил и выживания своими силами.
Он чувствовал, как его затягивает водоворот, и знал, что должен сопротивляться, но его безрассудная сторона личности не желала бороться.
Тут Оливия произнесла с просветлевшим лицом:
— Ты прав. Клад кладом, но замок должен быть восстановлен. Я тебе обещала, что ты возвратишься в Египет к весне. Это означает, что мы не можем терять ни минуты. Я займусь этой загадкой. Теперь, когда Хэррик занялся хозяйством, у меня есть уйма времени, и осмелюсь сказать, что леди с наслаждением будут собирать сплетни друзей твоего кузена.
Она подошла ближе и похлопала его по груди:
— Можешь не волноваться. Твой верный рыцарь Сэр Оливия сделает всё, что необходимо.
— Когда я выросту, хочу стать рыцарем, — говорила она ему в их первую встречу. — Доблестным Сэром Оливией, вот кем я буду, отправляясь на опасные поиски, совершая благородные деяния, борясь с несправедливостью.
Затем она поспешила прочь, а Лайл остался стоять, глядя ей вслед, пока она не исчезла из поля зрения и пока не умолк шорох шёлка.
Он повернулся к стене и стал её рассматривать.
БИРИГИСЬ.
Разумеется, Перегрин не верил в пророчества и знаки. Или в предупреждения от слабоумных, которые не умеют писать без ошибок.
Он отвернулся и стал подниматься на лестнице.
Верный своему слову, Хэррик выехал в Эдинбург в среду. К четвергу они обзавелись домоправительницей, миссис Гоу. К пятнице они с миссис Гоу наняли полный штат шотландской прислуги. В этот же день Оливия разрешила всем лондонцам, за исключением личной прислуги, вернуться в Лондон.
Один только Аллиер настоял на том, чтобы остаться. Остальные наперегонки складывали вещи. Они уехали к вечеру.