– Вот так вот – отдельная квартира? – спросил Артур, подцепляя на палец вывернутый на изнанку свитер, косо свисающий со спинки дивана.
Имс в этот момент попытался расчистить для себя один из стульев. Он как раз пристраивал на колено пепельницу, когда до него дошел смысл вопроса. Имс даже не стал сдерживать широченную насмешливую улыбку, которая растянула лицо.
– Артур, ты в себе? – сказал Имс, подняв брови. – Я дал повод подозревать меня в такой щедрости? Или, вернее, глупости, как тебе кажется?
Артуру от Имсовых слов и тона сразу стало неловко – Имс видел, как порозовели у него уши и немножко шея под мочками. Он тут же отвел глаза, засунул руки в карманы своей замшевой штучки – наверное, это должно было символизировать в глазах Имса независимость, но никакой независимостью тут и не пахло, о чем и Имс, и сам Артур были прекрасно в курсе. Имс про себя посмеялся: лично он если и испытывал когда-нибудь неловкость, то было это в такие далекие времена, что он их и не помнил толком. Но реакции Артура, его эмоции, которых он не мог сдержать и которые так прозрачно проявлялись на его лице, Имса забавляли. Артуру-то, похоже, казалось, что он прекрасно держит себя в руках и лицом владеет преотлично. Он дернул шеей, бросил взгляд куда-то за плечо Имса, и спросил:
– Тогда что это за квартира? – все же ему было любопытно, куда его притащил Имс, так что он быстро справился со смущением.
– Эта помойка – логово двух студентов. Один учится на архитектора, другой – на реставратора. Я взял ее в субаренду на пару дней.
– А где хозяева?
– А какая тебе разница? Главное, что два дня их тут ни слуху, ни духу не будет.
Артур непонимающе смотрел на Имса. На улице ветер, кажется, окончательно справился с облаками, разогнав их на все четыре стороны, и в окно били яркие солнечные лучи, беспощадно оголяя весь хлам и мусор. В солнечном свете темные волосы Артура сделались теплого оттенка горного меда, и весь он, такой юный, взъерошенно-кудрявый, в этой бежевой замшевой курточке, выглядел так, словно был совсем не отсюда, а откуда-то издалека, из другого мира, как дорогая кукла ручной работы в мексиканских трущобах.
Замечательный типаж, подходит просто отлично, подумал про себя Имс, затянулся и сказал:
– Значит так, пупсик, считай, что эта квартира твоя – ты один из тех самых студентов, которые тут живут. Времени у тебя сутки, чтобы тут освоиться, все рассмотреть и запомнить, что где лежит. Завтра ты должен смотреться тут абсолютно органично, ясно тебе?
– Да ты что, Имс! Я же не актер, я вообще не понимаю, чего ты от меня хочешь? Зачем мне тут осваиваться, в чужой квартире?!
– А меня не ебет, актер ты или нет, можешь или не можешь, Артур, – спокойно сказал Имс, выдыхая дым и наблюдая, как серые эфемерные кольца растворяются в воздухе. – Мне нужно, чтобы ты сделал то, что я тебе говорю, и ты это сделаешь, не так ли, дорогуша?
И он смотрел Артуру в глаза до тех пор, пока тот не кивнул, не в силах оторвать своих глаз от глаз Имса. Много времени это не заняло, от силы десять-двадцать секунд, хотя, ради справедливости, следует сказать, что Имс вообще встречал мало неподготовленных людей, которые бы осмелились ему противоречить.
– Хорошо, Имс, – сказал Артур.
– Великолепно, – заулыбался Имс. – Садись-ка на диванчик получше, Арти, я сейчас объясню тебе, что от тебя потребуется. Ничего особенного, между прочим, уж точно не роль на оскаровскую номинацию.
***
С Коббом Имс встретился следующим утром в Старбаксе, через два дома от здания, где оставил Артура. Кобб был, безусловно, хорош. Он появился в маленьком зальчике вальяжно, словно выплыл на сцену, оглядел девушек за стойкой, потом повел глазами по сторонам, заметил Имса и улыбнулся своей ослепительной мальчишеской улыбкой, от которой от ресниц разбегались очаровательные лучики, млели все попадающие в сектор поражения и цену которой Имс отлично знал. Имс так тоже умел, но сейчас лень было напрягаться, так что он ограничился кивком.
Он следил, как Кобб строит глазки девицам, пока они жужжали для него кофемолкой и шипели кофе-машиной, а девицы жеманно хихикали и тоненькими голосами спрашивали у Кобба, какого ему добавить сиропа, ванильного или карамельного, и не хочет ли он мятного шоколада, и как зовут мистера, ведь надо же написать на картонке имя?
Что там за имя выдумал Кобб, Имс не слышал, потому что болтал ложечкой в чашке, гоняя чаинки по кругу.
– Чай? – спросил Кобб, присаживаясь к нему за столик.
– Чай, – согласился Имс, откладывая ложечку и поднимая глаза.
Кобб смотрел на него с приятностью, уже без улыбки, но с таким выражением лица, словно был в любой момент снова разулыбаться от души во все тридцать два зуба. Всем своим видом он демонстрировал, как прекрасна жизнь и как она удалась лично ему – известному искусствоведу, специалисту по европейской живописи второй половины девятнадцатого и первой половины двадцатого века, богатому меценату, консультанту многих крупных музеев. Под всем этим пышным занавесом скрывалось еще много всяких слоев, но репутация у Кобба была безупречная, просто железобетонная была у него репутация, и это Имса очень и очень устраивало, по-другому и не скажешь.
За спиной у них было много совместных делишек, вполне удачно провернутых дел, сложных и не очень, и если бы Имс вообще рассуждал о понятии доверия, он, возможно, мог бы сказать, что Доминик Кобб – один из тех немногих людей, которые очень близко подошли к этой самой границе.
Но Имс был реалист до мозга костей, а потом уж очень хорошо в свое время воспитал его папа, так что не верил он никому и никогда, даже такому замечательному парню, как Доминик Кобб, гениальный ас в области продажи фальшивых и краденых произведений искусства.
– Все готово? – спросил Кобб, делая глоток своего карамельного латте.
Имс поморщился от одного запаха – он не признавал даже кофе с сахаром, не говоря уж о той бурде, которой заливались американцы.
– Ну а ты как думаешь, Дом? – лениво ответил ему Имс, снова занявшись ловлей чаинок. – А у тебя?
– Мистер Лонсдейл прибудет ровно через полчаса на своем арендованном лимузине, – поведал Кобб, расстегивая пуговицу на своем твидовом синем пиджаке. – А то в кованых ковбойских сапогах, пусть даже и из змеиной кожи, по тротуарам Большого Яблока ходить несподручно.
Они одновременно прыснули. Пока еще было можно, у них было полчаса до того момента, когда надо будет надеть маски, и потому Кобб не стеснялся показать своего отношения к их нынешнему клиенту – нефтяному магнату мистеру Лонсдейлу из города Хьюстон, штат Техас. Мистеру Лонсдейлу некоторое время тому назад вдруг ударило в голову сделаться коллекционером, за что он и взялся со всей широтой души, свойственной человеку, взросшему на техасских просторах. Имс подозревал к тому же, что одной из причин такого перерождения из нефтедобытчика в знатока живописи стала новая жена мистера Лонсдейла – юная победительница местного конкурса красоты: Имс, понятное дело, навел справки. Связи у Имса были по всему миру, и вот кое-кто нашептал ему об окультуренном нефтяном короле и о том, что тот собрался навестить Нью-Йорк вместо того, чтобы зажигать со своей королевой красоты где-нибудь в Лас-Вегасе. Ребята в Хьюстоне, понятное дело, для хорошего человека ничего не пожалели, однако ясно было, что в Хьюстоне европейских раритетов много не отыщется, хоть ты тресни. Так что послали весточку Имсу, ну а уж тот, выяснив, что нефтяной деятель разбирается в искусстве через пень-колоду, само собой, возможности упускать не стал. Напустил на него Кобба, а тот уже впарил клиенту что-то редкое, не фуфло, но и не раритет, однако по очень и очень красивой цене.